Виктор Вавич - Страница 117

117

и деловито хмурил брови.

- Держите тут пальцем, - сказал Израиль, все глядя на футлярчик.

Тайка спрыгнула с места и, отставя мизинчик, придавила указательнымпальцем нитку. Исподнизу глянула Израилю в глаза. А он, нахмурясь,тщательно затягивал узелок.

- Обтерите с мокрым платочком, и завтра утром можно будет снять нитку.- Израиль бережно положил футлярчик на скатерть. - А что слышно с яйцами? -вдруг он обратился к Тае и поднял брови.

Тайка выпрыгнула в двери.

- Покойной ночи, мадам, - крикнул Израиль, как глухой, в дверистарухе. - Вы, главное, не беспокойтесь, - весело крикнул он, выходя. - Досвиданья, господин Вавич!

Израиль тряхнул волосами и притворил за собой дверь.

- Я вас провожу, - говорила Тая из кухни, - а то собака. - И онавзмахнула в воздухе кофточкой, надевая, и лампа погасла. - Ничего, я найду- не чиркайте спичек.

Она впотьмах схватила кастрюльку с яйцами и выскочила в коридор.

- Нет, нет, вы разобьете, - Тая не давала кастрюльку, - вы яичницусделаете.

Они вышли за ворота. Ветер обжал Тайны юбки, они путались и стеснялишаг. Тая из-за спины Израиля покосилась на окна; за шторой маячил силуэтВавича, бесшумно носился по красноватым окнам.

- Слушайте, - сказал Израиль, - ваш папаша хороший старик, ей-богу.Славный старик, ой! Так можно упасть! - Израиль подхватил Таю под руку.

- А у вас есть папа? - спросила Тайка. Она нарочно делала маленькиешаги - близко были ворота Израилева дома.

- Папаша? - сказал Израиль. - Он сейчас живой, он еще работает. Ончасовой мастер. Он хотел меня учить на фотографа; а мой дядя - так онскрипач - он говорит: мальчик имеет хороший слух. А фотография - так этонадо хорошие-таки деньги. Аппараты, банки-шманки. Так меня стали учить нафлейте. Так спасибо дяде.

Тая, как будто обходя грязь, жалась к руке Израиля, и ей представлялсяотец Израиля, и столик перед окошком, и в глазу у старика барабанчик состеклышком. И, наверно, страшно добрый старичок.

- Вы что? Любите музыку? - вдруг спросил Израиль строгим голосом.

- Люблю, - тихо сказала Тая.

- А что вы любите? Тая молчала.

- Я ж спрашиваю - что? Ну, музыку, но какую музыку? - почти сердитоповысил голос Израиль. - Музыку, музыку. Ну а что?

- Музыку! Музыку, ну а что? - передразнил из темноты акцент Израилямальчишечий голос.

- Жид - еврейка, грош - копейка, - пропел другой мальчишка из темнотысовсем близко.

- А ты давно русский? - Израиль нагнулся в темноту к забору. - А? Ужевосемь лет есть? Нет? Мальчишки затопали в сторону.

- А раньше ты что был? - улыбаясь, говорил Израиль и поворачивался зашагами. - Ничего? А ты читать умеешь? Русский! А читать по-русски умеешь?Нет? Приходи, я тебе научу.

Мальчишки зашлепали по грязи прочь.

- Жи-ид! - тоненькими голосами крикнули из темноты.

- Дураки какие! - шептала громко Тая. - Мерзавцы этакие.

Израиль стоял у своих ворот.

- Что? Они себе мальчики, а их научили. Им скажут, что евреи на Пасхурусских мальчиков ловят и кушают, так они тоже будут верить.

- Фу, фу! - отряхивалась Тая.

- Мне один образованный человек говорил, что он таки наверное не знаетили это правда, - смеялся Израиль, - ей-богу: адвокат один.

- Нет, нет, - отмахивалась Тая рукой, и шевелились в кастрюльке яйца,- нет! Никогда! Ни за что! Ни за что на свете! - она говорила, какзаклинала; собачка тявкала за воротами.

- Слушайте, идите домой! - сказал Израиль.

- Нет! Никогда! - все твердила, вытверживала Тая. Израиль осторожнобрал кастрюлю, Тая крепко, судорожно жала ее к себе и махала свободнойрукой:

- Нет! Ни за что!

- Придете другой раз, днем. Я вам поиграю. Нет, в самом же деле,сейчас поздно.

Тая вдруг остановилась. Она передала кастрюльку.

И вдруг поцеловала Израиля в руку. Поцеловала быстро, как укусила, ибросилась прочь бегом по мосткам.

- Хода, Митька! - визгнул мальчишка. Испуганные ноги дробно затопаливпереди. Тая толкнула калитку.

- Жи-дов-ка! довка! - крикнули в два голоса ребята.

Марья Ивановна

ИЗРАИЛЬСОН сразу не понял, что это сделала барышня. Но потом крепкообтер руку о шершавое пальто и бормотал на ходу:

- Это уже нехорошо. Это уже не надо. Ей-богу, славная барышня. - И онеще раз обтер руку. Легким воздухом носилас�� в голове Таинька, покаИзраильсон кружил по винтовой лестнице и легко, воздушно прискрипывалиступеньки. Израильсон нащупал стол. Зажег свечку. Дунул на спичку и сейчасже засвистел - тихо, чуть задевая звуком тишину.

На холодной стене над кроватью папа и мама на карточке. Папа всюртуке, белая борода. Сидит, расставя коленки, а рядом мама в чернойкружевной шали. У папы один глаз прищурен, будто он приготовился к удару,но твердо глядит вперед, а у мамы испуганный вид, и она жалостливо смотрит,будто видит что-то страшное. Израильсон как будто в первый раз увидал этукарточку. Он взял со стола свечку и близко поднес к карточке. Он пересталсвистеть.

- Что, старики! - кивнул Израильсон карточке. - Боитесь, что Илюшакрестится? - сказал он по-еврейски. - Да? - Он прислушался - скрипелиосторожно ступеньки.

"Если она, - думал беспокойно Израильсон, - сейчас же отведу домой;хорошо, я пальто не снял", - и он протянул руку к котелку. Дверь медленноотворилась, просунулась голова в платке.

- Вам записка, - зашамкала старуха, - с утра еще, позабывала всесказать. За делами, за этими, все забудешь, - и она протянула Израильсонусложенную бумажку.

Израильсон выпустил воздух из груди.

"Илюша, - стояло в записке, - есть дело: приходи, проведем время.Будет Сема и приведет М.И., ей-богу, приходи.

117