Виктор Вавич - Страница 111

111

- Так вот - на кого это колесо наедет, сейчас вот, завтра: наедет онона самодержавие или на нас?

Тиктин обиженно, зло глядел на дочь. Показалось, что она сейчас начнетделанно свистеть, вверх перед собой.

- Не удостаивают, - крепко сказал Тиктин. - Вы, может быть, милостивыйгосударь, нам что-нибудь разъясните? - обратился вдруг Тиктин к Башкину.

- По-моему, - запел Башкин высоким фальцетом, он поднял брови иукрадкой глянул, как Наденька. Наденька глядела прямо на него и улыбалась,сощурив глаза. - По-моему, - сказал смелее Башкин, - колесо катится себе, -и он обвел в воздухе круг, - катится и катится и, кого надо, тогораздавит... - и опять взглянул на Наденьку: - и просто мозжит себе безжалости, - и Башкин сам хихикнул.

- Кого? Кого? - крикнул строго Андрей Степанович и выпрямился настуле.

- Дураков!

Санька с громом отодвинул стул.

- Вон! - заорал Андрей Степанович. - Вон! Марш! Башкин водил глазами,Наденька глядела вниз, лица ее не видно.

- Марш, вам говорят! - Андрей Степанович стоял, тряслась борода,тряслись волосы.

Башкин встал и, не спуская глаз с Андрея Степановича, все времяобратясь к нему лицом, попятился из комнаты. Слышно было, как шумно дышалаАнна Григорьевна. Башкин тихо притянул за собой дверь, и медленноповернулась ручка. Андрей Степанович стоял. Все молчали.

- Пошло все страшно, - сказала Надя, бросила салфетку на стул и вышладеловыми шагами.

- Дура! - крикнул Андрей Степанович и сел. Он несколько раз черпнулложкой из порожней тарелки.

- Морду надо было набить! - Санька стукал кулаком по столу. - Набитьрожу подлецу.

- Прекрати! - сдавленно сказала Анна Григорьевна. Санька осекся и всееще давил кулаком скатерть. - Сами перемигивались... - она кивнула напустой Надин стул и вдруг всхлипнула и, прижав салфетку ко рту, быстровышла из-за стола. Андрей Степанович крутым кругом повел за ней глазами.Санька сидел боком к столу и тыкал вилкой в скатерть. До боли во лбу хмурилброви.

- Позвони, - все прежней крепкой нотой сказал Тиктин. Санька надавилгрушу звонка, и закачалась тяжелая висячая лампа. Дуняша вошла с блюдом.

- Вот манера, - ворчал под нос Санька, - набирать в дом паршивыхщенков разных, хромых котят... сволочь всякую... чтоб гадила... по всейквартире... милосердие... - И все краснея, краснея, Санька завертелся настуле, привстал.

- Ешь! - скоманд��вал Андрей Степанович. И они вдвоем зло резали жаркоена тарелках.

Башкин быстро сбежал с лестницы и хлопнул парадной дверью, быстрымшагом дошел до угла, еще не видя улицы. И вдруг серым мраком запутала,закутала его улица. Он вдруг повернул назад и тут хватился, что ужстемнело, а фонарей нет, и какая-то темная людская вереница громкимисапогами дробит по тротуару, и мягкими кучками опухли все ворота, и вкучках гудит городской шепот. И когда вот крикнул мальчишка, звонко,по-удалому, его сгребли и засунули назад в ворота. Башкин перешел на другуюсторону и стал против тиктинской парадной. Он топтался и вздрагивал спиной.

"Выйдет, выйдет непременно, - думал Башкин о Наденьке, - и тогда япойду и объясню, сразу же заговорю возмущенно, что колесо - этоиздевательство. Да просто вызов, конечно же вызов. И не объяснять же суть всамом деле. Суть! Так и скажу - суть! Суть! Суть!"

В парадной Тиктиных желтый свет - швейцар нес керосиновую лампу. Асзади Башкина все шли люди, и голоса отрывочные, сухим горлом. И по спинеерзал мороз. И вот тяжелые шаги, и уж вблизи только узнал Башкин -городовой. Он подходил, широко шагая, как по лесу, чтоб меньше хрустело, ипридерживал рукой шашку. Весь нагнулся вперед. Он шагнул с мостовой натротуар, вытянул вперед шею и цепко глянул на Башкина.

- Проходи! - И мотнул ножнами в сторону: резко и приказательно. -Проходи, говорю, - вполголоса рыкнул городовой.

Говор у ворот заглох. Башкин стоял, глядел в глаза городовому, сжималв кармане носовой платок.

- Пшел! - крикнул в голос городовой и толкнул Башкина в плечо. Башкинспоткнулся.

- Как вы смеете!

- А, ты еще рассказывать, твою в кости бабушку, - городовой поймал егоза рукав, шагнул к воротам, как со щенком на веревке, и от кучки народуотстал дворник, он взял Башкина у локтя.

- Веди! - зло сказал городовой, и Башкин весь хлестнулся вперед икрикнул от боли меж лопаток.

- А!!!

- Молчи, молчи, ты! - хрипло шептал дворник. - Молчи лучше, а то целыйне будешь.

Он вел его по мостовой быстрым шагом мимо темных домов, и пугливыйсвет мелькал в щелках окон.

Выл где-то холодным воем фабричный гудок, долго, без остановки, как отболи.

2-73

В УЧАСТКЕ за деревянным барьером - Виктор. В фуражке, в шинели, поверхшинели натуго пояс, ременный кушак, на кушаке кобура - в нем грузнымкамешком револьвер, две обоймы патронов. И шашку Виктор все времячувствовал у ноги. Слушал голоса и шепот. Ведут, ведут. Глухой топот погрязной мостовой. Вдруг крик: "Стой, стой, держи!" - залился свисток, ибыстрый топот, дальше, дальше и дальше, свисток и крик... захлебнулся, иснова вскрик дикий и захлопнулся.

- Поймали. Видать, есть на нем что, того и текал, - сказал полутихогородовой от дверей. - Сказать, чтоб сюдой его вели? Виктор хмурился, идыхание камнем стало в груди.

- Пусть... сюда.

Городовой с визгом приотворил дверь и крикнул вниз:

- Давай его сюдой!

И внизу от крыльца крикнули:

- В дежурную!

Виктор ждал и вот услышал: голоса, ругань стиснутая и дробные ноги;пыхтят на лестнице. Городовой отпахнул двери, и человека, без шапки, впорванном пальтишке, втолкнули. Он, двое городовых, красные, задохшиеся,

111