- Пусти, убью, - шептал человек в лицо Башкину, и Башкин узнавал егоиспуганными глазами. Нога, это Котин наступил Башкину на локоть дрожащейногой, но больно, больно. Башкин пустил, человек рванулся, встал и дунул втьму.
На площади было тихо. Чуть было слышно, как ходил ветер в голыхвершинах тополей в церковной ограде.
- Ух, к чертовой матери, идем, ну его к чертовой матери... иди тывправо, а я влево, чье счастье, - дрожащим шепотом говорил Котин и тотолкал, то тянул к себе Башкина, но сам все шел, шел по тротуару и шлепалногами от слабости.
Башкин вздрагивал плечами, мотал дробно головой. Все было тихо. Улицауходила с площади вправо.
- Ой, идем, идем, - шептал Котин, - идем, ну его в болото, - онзадыхался и теперь крепко держал Башкина под руку, как в судороге. -Сейчас, сейчас мой дом, - твердил Котин. - Вот она, стенка, вот. Не надостучать, а то заметно, не надо. Через стенку перелазь.
Стенка была в рост Башкина, он ощупал шершавый дикий камень.
- Подсади, милый, - стонал Котин; ноги не слушались его, и он слабопрыгал на месте. - А узелок? - вдруг почти крикнул Котин. - Узелок? -повторил он отчаянно и, показалось, совсем громко. - Нема? Нема? Ой, тыобронил, там обронил. Ой же, ой мать твою за ногу! Ты же нес, ой, чтоб тысгорел. Найдуть, найдуть.
Башкин хлопал по бокам себя, лазал в карман, даже расстегнулся.
- Иди, неси, неси его сюдой, сейчас беги тудой, принеси узелок.Найдуть, на меня докажуть, ей-бога, чтоб ты сгорел, на чертовой матери тыко мне пристал. Иди и иди! - И он толкал Башки на в локоть.
- Да почему я должен идти? - почти громко сказал Башкин.
- Ну, я просю, просю тебя, - и Котин вплотную прижался к Башкину итянул к нему лицо. - Я тебе, что хочешь, ей же бога, вот истинный Христос,- и Котин торопливо закрестился.
Он крестился, пришептывая:
- Истинная Троица... Богом святым молюся, просю, просю я тебя. Просю,просю, просю, - твердил Котин и стукал дробью себя кулаком в тощую грудь. -Я тебе все, что хочешь, за отца родного будешь.
- Ну смотри! - вдруг сказал в голос Башкин. Он круто повернулся изашагал прочь.
Котин сделал за ним несколько шагов и стал.
Башкин поднял воротник, спрятал далеко в карманы руки и пошел мернымишагами, раскачиваясь на ходу.
"Да, да, - встретят - кто? Семен Башкин. Пожалуйста, отправьте вжандармское, если угодно, да-да, прямо в жандармское, а если неугодно, топойдемте в участок. Почему? Ясно: пошел на выстрел, как всякий гражданин.Ну да, на помощь. А если с улицы иду, потому что мне показалось, что сюдаскрылся преступник или, может быть, человек, который убегал от выстрела Ноя никого не нашел... И они пойдут и найдут этого у забора... Нет, так искажу: что шел из участка и провожал этого. Да прямо правду скажу. Что жтакого!" - Башкин все замедлял шаги, они становились короче, и он ужусилием воли заставлял каждую ногу становиться наземь. Вот черная церковь,может быть, притаилась засада... набросятся. И вдруг Башкин вспомнил этояростное лицо и как он кричал шепотом: "пусти, пусти". Башкин чуть не стал.Но он все время шел как на виду и потому заставлял себя не сбавлять шагу:"Ну просто иду и все! Да, да, это тот самый богатырь". - Башкин совсемтайком в голове подумал: "Подгорный". И Башкин опять тряхнул плечами отозноба в лопатках. Он шагал уже по темной площади, посреди мостовой, прямона тот угол, где сбил его с ног бежавший. Башкин тайком из-за воротникавертел глазами по сторонам. Он ждал, что выскочат, схватят, и ноги его былиготовы остановиться в каждом шагу. Но он выкидывал их одну за другой идвигался вперед, как против потока. Вот угол, и прямо на Башкина глядитбелесое пятно. Башкин вдруг повернул к нему, как будто это неожиданнаянаходка. Он едва не упал, нагибаясь, и не чувствовала рука узелка, какбудто была в толстой перчатке. Башкин стоял, разглядывая узелок. Затем онвдруг круто повернул назад и пошел. Ноги поддавали на каждом шагу, ибыстрым шагом он вошел в прежнюю улицу. Он зажал узелок под мышкой. Что-тотвердое давило в бок. Башкин залез в тугой узелок. Нащупал: большойдеревенский складной ножик. Башкин подержал его минуту и вдруг юрко сунулнож себе в карман.
Котин двигался по стене навстречу и меленько зашагал через улицу. Онбормотал:
- Ой же, миленький, поцелую дай тебя, ой, хорошенький мой. Брат быродной не сделал, ой, ей-бога же, - он жал к груди узелок.
Башкин подсаживал его на стенку.
- Тихо, тихо! - шептал Котин. - Идем у сарайчик, там тепло, я тамсплю, когда пьяный, там хорошо. У двох можно слободно.
Котин чиркал и бросал спички, он что-то ощупью стелил на большомсундуке.
- Вот сядай, лягайте, как вам схочется. Я ведь квартиру имею, комнату.Я же шестерка, ну, сказать, официант, подавальщик, ну, человек у трактире."Золотой якорь", например, знаете? Ну вот, - вполголоса шептал возбужденноКотин. - И тама повсегда с получки гуляют мастеровые. Я внизу, в черной, нев дворянской. Не бывали? Да ложитеся, я посвечу, - и он чиркал спички, -лягайте. Ну вот и все через это. Сейчас тут мастеровые. Ну, по пьяномуделу, знаете, подружили. Потом же разговор ихний слышишь все одно.
- Ведь их разговор хороший, - солидно сказал Башкин.
- Ну, вот-вот. Я же понимаю. Студенты же сочувствуют, я ведь тоже... Я