Виктор Вавич - Страница 121

121

- Тише, Бога ради, я слушаю. - И он весь присунулся к окну и поднялухо к открытой форточке.

Сырой тихий воздух не спеша входил в комнату, и Андрей Степановичвыслушивал этот уличный воздух.

- Андрей... - шепнула Анна Григорьевна.

- Да тише ты! - раздраженно прошипел Андрей Степанович. АннаГригорьевна не двигалась. И вот, как песчинка на бумагу, упал далекий звук.

- Слыхала? - шепнул Тиктин. - Опять... два подряд. - Тиктин осторожно,на цыпочках, стал слезать со стола.

Анна Григорьевна протянула руку, Тиктин молча оттолкнул и грузнопрыгнул на ковер. Он сделал шаг и вдруг обернулся и выпятил лицо к АннеГригорьевне:

- В городе стрельба! - он повернулся боком.

- Я говорю: Нади нет, Нади дома нет. Двенадцатый час, - голос дрожал уАнны Григорьевны.

- Черт! Безобразие! - фыркнул Тиктин. И вдруг поднял брови ирастерянно заговорил: - Почему нет? Нет ее почему? Совсем нет? Нет? В самомделе нет?

И Андрей Степанович широкими шагами пошел в двери. Он оглядывался посторонам, по углам. В столовой Санька. Курит.

- Надя где? - крикнул Андрей Степанович. Санька медленно повернулголову:

- Не приходила, значит, теперь до утра. С девяти ходьбы нет. - Онотвернулся и сказал в стол: - Заночевала, значит, где-нибудь.

- Где? - крикнул Тиктин.

- Да Господи, почем я-то знаю? Не дура ведь она, чтоб переть напатруль.

- Да ведь действительно глупо, - обратился Тиктин к жене, - ведь недура же она действительно. И Тиктин солидным шагом вошел в столовую.

- Если б знать, где она, я сейчас же пошла бы, - и Анна Григорьевназаторопилась по коридору.

- Да мама, да что за глупости, ей-богу.

Дробные шаги сыпали за окнами ровную дробь, и Тиктин и Санькарванулись к окну, рота пехоты строем шла по пустой улице и россыпьюотбивала шаг.

- На кого это... войско?

Тиктин хотел придать иронию голосу, но сказал сипло.

- В засаду, в участок, - сказал Санька и сдавил брови друг к другу.

- Пойди ты к ней, - сказал Тиктин и кивнул в сторону комнаты АнныГригорьевны.

- Ладно, - зло сказал Санька. Он все глядел на мостовую, где прошлапехота.

Самовар пел тонкой нотой.

- А ну-ка еще баночку, а ну, Наденька, - Филипп тер с силой колено.

Надя глядела, как он впивал в себя чай с блюдечка, через сахар взубах.

И все веселей и веселей глядел глазом на Надю. А Надя не знала, какпить, и то нагибалась к столу, то выпрямлялась к спинке стула.

Вдруг Филипп засмеялся, поперхнулся чаем, замахал руками -откашливался:

- Ах ты, черт... ты, дьявол! Фу, ну тебя! Ух, понимаешь, что вспомнил.Аннушка-то моя, дура-то! Ах ты, ну тебя в болото! Ночью раз: "Ай! Батюшки,убивают!" - и в одной рубахе на двор да мне в окно кулаком: "Филька, -кричит, - стреляют".- "В кого?" - кричу - "В меня!" - кричит. Весь домвсполошила. Соседи, понимаешь, во двор, кто в чем. "Где стреляют?" - "Унас, в кухне, - кричит, - стреляло, еле живая, - кричит, - я выскочила". Яв кухню. Огня принесли. А сосед уж с топором, гляжу, в сенях стоит. Вотсмехота! А это, понимаешь ты, бутылка! Ах, чтоб ты пропала! Квасу бутылка уней в углу лопнула. Ах ты, чтоб тебе! - Филипп смеялся и головой мотал истукнул пустым стаканом о блюдечко. - Ах ты, дура на колесах!

Наденька улыбалась. Потом подумала: "А вдруг это действительносмешно!"

- Я выношу этую бутылку, - и Филипп толкнул Надю в плечо, - выношу всени, понимаешь, вот она, говорю, пушка-то, сукиного сына! Во! Так,ей-богу, попятились, не разглядевши-то! Ой, и смеху!

Наденька смеялась, глядя на Филиппа, а его изморил уже смех и размялему все лицо, и глаза в слезах.

- Наливай еще! Ну тебя к шуту, - Филипп толкнул Наде свой стакан.

И вдруг самовар оборвал ноту.

Надя сразу узнала, что теперь они остались вдвоем. Филипп пересталсмеяться.

- А где Аннушка сейчас? - Надя спросила вполголоса и водила пальчикомпо краешку блюдца. Филипп промолчал. Насупился.

- Говорится только: рабочий класс, за рабочий класс... Разговор все.

Надя остановила палец.

- Почему же? Идут же люди...

- А идут, так... так, - Филипп встал, - мой посуду и все тут.

Филипп отшагнул раз и два, отвернулся и стал скручивать папиросу.

Надя не шевелилась. Время стало бежать, и Филипп чуял, как онопромывает между ними канаву. Вдруг обернулся.

- Да что ты? Голубушка ты моя! - И уж обнял стул за спинку и тряхнулсильно, так что Наденька покачнулась. - Да размилая ты моя! Я ж попросту,по-мужицки, сказать. Да ты что, в самом деле, что ли? Ведь верное слово.Шут с ней, с посудой этой! Да я ее побью, ей-богу!

Надя чуть улыбнулась.

- Ей-бога! - крикнул радостно Филипп, схватил чашку и шмякнул об пол.Сунулся к другой. Надя отвела руку.

- Да что ты, да вот он я! - говорил Филипп и уж взял крепко за плечо,через кофточку, горячими пальцами. Совсем руки какие-то особенные и как узверя сила. И у Нади дунула жуть в груди, какой не знала, дыхание на мигпритаилось. Ничего не разбирала, что говорил Филипп, как будто не по-русскиговорил что-то. И Надя неловко уперлась ладонями в Филькину руку, и всеговорили губы:

- Не надо... не надо... не надо...

А под колена прошла рука, и вот Надя уж на руках, и он держит ее, какребенка, и жмет к себе, и Надя закрыла глаза.

Шаг

ПЕХОТА шла по пустой улице - одни темные фонари. Дробь шага ровнойроссыпью грохала по каменьям. Прапорщик запаса вел роту мимо запертыхдомов. Солдаты косились на дома. Прапорщик сошел с тротуара и пошел рядом слюдьми. Рота все легче и легче стучала и стала разбивать ногу - не дробь, аглухой шум. Штыки стали стукать друг о друга, и солдаты стали озираться, -

121