- А это чей же портрет? Кто такая? - Вавич вдруг заметил со стены чутьнасмешливый взгляд - Танечкина карточка в овальной рамке красного деревависела под портретом Энгельса. Вавич обернулся к Анне Григорьевне ичувствовал сзади колющий взгляд со стены. - Надо знать, кто такая, - сказалВавич хмуро. Он в упор, нахмуренными глазами разглядывал карточку.
"Красивая, а злая, стерва, - в уме сказал Вавич. - Тьфу, злая!" - ипомотал головой.
- Кто же? - зло поглядел в колени Анне Григорьевне Вавич.
- Подруга гимназическая какая-то, - пожала плечами Анна Григорьевна.
- Не знаете?- хмуро спросил Вавич.- Определим!- И он снял с гвоздяпортрет. - Ну-с, - сказал Виктор, садясь, - протокол!
- Вам чернил? Дуняша, из кабинета, да не разлей, как я.
- Так-с, - сказал Виктор и прижимал маленьким дамским пресс-бюваромлист, - так-с, и фотографический снимок неизвестной личности.
- Рамку, впрочем, можем оставить! - вдруг сказал Виктор. - Рамка ненужна, - и он быстро выдернул карточку из рамки; она выскользнула белымкартоном, как сабля из ножен. Виктор скорей сунул ее между записокНаденьки.
Понятые нагнулись к столу. Сопя, выводили подписи.
- Ну-с, простите, сударыня, за беспорядок, уж не взыщите... - Вавичзастегивал новенький портфель. - Честь имею кланяться, - и кивнул корпусом:галантность. Все вышли в коридор.
Андрей Степанович стоял рядом с креслом. Он оперся о стену спиной,руки заложил назад и глядел вверх перед собой.
- Что ж вы не присели? - с улыбкой в голосе сказал Виктор, легко шагаяк передней.
Андрей Степанович прямым взглядом упер глаза в Вавича. Вавич стал.
- О вашем поведении, господин квартальный, мы еще поговорим. Только нес вами.
- Говорить!! - вспыхнул всей кровью Виктор. - Хоть с самим чертомизвольте беседовать! Револьверщики! На здоровье! Двое остаться! Горбачев иШвец, - кричал Вавич городовым, - и никого не выпускать, кто придет -задерживать до распоряжения. Один в кухню, другой тут. По местам! Марш! А вдевять в участок! - кричал Виктор. Он с шумом толкнул дверь. На пороге онобернулся и крикнул городовому: - Садись в кресло и закуривай!
- Бу-ма-га! - сказал Вавич гулко на лестнице.
ТАНЯ сидела в углу балкона. Она куталась в свое любимое старое пальтос уютным мехом на воротнике. Гладила щекой по меху. Ей было видно вдаль всюпрямую улицу - тяжелую, серую, со спущенными веками. Рассвет тугонадвигал��я и, казалось, стал и пойдет назад. Таня держала низко над собойраскрытый зонтик. Ей было уютно от зонтика, от меха и от папироски. Какбудто вся земля едет куда-то, и это ее место, как у окна в вагоне. Мутноенебо курилось белыми тучами, и неосторожные капли попадали на землю, наТанин зонтик. Тане казалось, что непременно куда-нибудь приедут к рассвету- надо сидеть и ждать и глядеть путь. Опять въехали в пальбу - и вот гуще,ближе... Нет, проехали. Пальба растаяла, смолкла. А вот шаги. Много.Танечка приподняла зонтик. По пустой улице брякали шаги. Это из-за угла.Вот городовые и впереди серая шинель. Танечка повела лопатками, илюбопытный озноб пробежал по спине - говорят что-то, а меня не видят.
- Да недалече теперь, тут за углом и седьмой номер, Хотовицкого дом, -хрипло, ночным голосом, сказал. Вот совсем под балконом - Танечкаперегнулась, и мотнулся в воздухе зонтик. И вдруг встали. И в серой шинелизадрал голову. Вот отошел на мостовую, смотрит. И городовые сошли намостовую.
- Кто там? Эй! - крикнул надзиратель.
- Это я, - неторопливо сказала Танечка.
- Мадам там или мадмазель, не знаете распоряженья - все окназакрывать.
- Месье - там, - приподняла зонтик Танечка, - у меня все окна закрыты.
- Ну да, - сказал квартальный и повертел головой, - все равно на улицуночью выходить нельзя! Дома надо быть!
- Я не в гостях, я у себя дома, - и Танечке нравилось, как певучезвучал голос с легкой улыбкой.
- Вы, сударыня, не шутите, а я требую, чтоб с балкона...
- Прыгнула бы? Нет, не требуйте, не прыгну, - засмеялась Танечка; ейказалось, что это станция, и сейчас все поедут дальше, а на пути можно иязык высунуть.
- А я еще раз вам повторяю, - уж закричал квартальный, - спать надо,мадмазель, между прочим. А если... да бросьте ерунду... Позвони дворнику, -крикнул квартальный городовому.
И Танечка слышала, как сказал вполголоса городовому: "может, сигналыкакие-нибудь или черт ее знает".
Городовой уж дергал неистово звонок, звонок и бился и всхлипывал, иедкая тревога понеслась по серой улице.
- Дворник! Что это у тебя? Убрать тут балконщиц всяких! Дворникдержался за шапку и что-то шептал.
- Ну так что ж? - громко сказал квартальный. - Ну и адвокатаРжевского, а торчать на балконах не полагается в ночное время. Скажи, чтобсейчас вон, что околоточный надзиратель Вавич приказал, понял? А завтраразберемся, что за сиденья эти. Марш!.. Стой! Как говоришь: ТатьянаАлександровна Ржевская? Госпожа Ржевская! - крикнул Вавич; он сделалказенный голос. - Ржевская Татьяна, сейчас очистите балкон, а завтраявитесь в Московский полицейский участок, дадите объяснения.
- Все равно вы ничего не поймете, - Танечка сказаланасмешливо-грустно. И по голосу Вавич понял, что говорит красивая, наверно,очень красивая в самом деле.
- Проводи, - крикнул Вавич дворнику. "Хоть и красивая, - думал Вавич,- а я тебя проучу, тут красотами, голубушка, не фигуряй - военноеположение-с".
- Военное положение-с, - сказал Вавич вслух, идя за дворником, -...так надо поглядывать за жильцами, - вдруг быстро добавил он и обогнал