Виктор Вавич - Страница 129

129

дворника. - Эта дверь? Звони.

Вавич неровно переводил дух и слушал. Вот хлопнула дверь, должно быть,с балкона, а вот легкие звонкие шаги. Ага! Открывает. Но дверьприоткрылась, и никелированная цепочка косяком перерезала щелку. Инасмешливое лицо глядело, Вавич видел не все, по частям, и узнал глаза. Ах,вот она, и злость и радость полыхнули в груди, и Таня видела, как веселыйветер прошел по лицу квартального.

- Я вас не впущу, - говорила Танечка и отстранила лицо от щелки, - яодна. А если будете ломиться, я позвоню Григорию Данилычу, - нехорошоломиться ночью к девушке, когда она одна! - и Танечка нравоучительноглянула Вавичу в глаза.

- А... а на балконе девушке с папиросками сидеть... вот завтра иначепоговорим. - И вдруг Виктор вытянул из портфеля сверток. Он рвал веревочкуи быстро и яростно поглядывал на Танечку. - А вот... а вот, - говорилВавич, разматывая бумагу, - а вот это видели, где ваши портреты-то бывают.Фонарь сюда! - крикнул он дворнику.

- Мой ли? - и Танечка прищурилась. Вавич вертел портрет около щелки.

- Не вздумайте только хвастать, что это я вам подарила, - сказала Таняи закрыла дверь. Французский замок коротко щелкнул и так заключительнощелкнул, что секунду Вавич молчал.

- Смотреть за этой! - сказал вполголоса дворнику Виктор и указалбольшим пальцем на Танину дверь.

Дворник шел впереди Виктора, размахивая фонарем.

- Потуши фонарь, дурак! - сказал Виктор. - Уж день на дворе скоро,размахался тут.

"Какому Григорию Данилычу? - думал Вавич. - Никакого нет ГригорияДанилыча. Полицмейстера - Данила Григорьич. Да черт, - он остановился,топнул, - да и звонить-то не могла, ведь не работают же телефоны, дьявол,не работают, кроме служебных".

Но он был уж за воротами. Городовые сидели на обочине тротуара. Онивстали.

- Э, вздор, - сказал Виктор вслух, - гулящая какая-то, нашла, дура,время прохожих удить: возня только. Тьфу! - и он сплюнул для верности.

Городовые молча шагали.

Танечка узнала портрет, узнала и надпись: "Тебе от меня" - в нижнемуглу наискосок.

Pardon, monsieur!

УЖ БЫЛО одиннадцать часов дня, а Виктор все еще не заходил домой исидел на углу стола в непросохшей шинели. Курил, бросал окурки в недопитыйстакан с чаем. С час в участке было тихо, как будто нехотя прогромыхивалгород за окном. Виктор не знал: кончилось или сейчас, после затишки,громыхнет что-нибудь... со Слободки. Или от вокзала. Солдаты наготове. Онвсе время чувствовал, что во дворе стоят ружья в козлах и около ружей ходитчасовой. День был без солнца. Небо как грязное матовое стекло - закрытонебо нынче.

- Да и не надо, - вздохнул Виктор и насупился в пол. Осторожно вошелгородовой и стал вполголоса бубнить что-то дежурному у дверей.

И Виктор услыхал и насторожился.

- Обоих в гроба поклали, у часовне, у городской больнице. Сороченко,аж глянуть сумно, - бе-елый... аккурат сюдой ему вдарила, а сюдой вышла.

Виктор подошел.

- Что ты говоришь?

- Та я с караула сменился, коло их караул поставлен.

- Сороченко, а другой кто? - спросил Виктор вполголоса и оперся локтемо притолоку, подпер голову.

Городовой был небольшой, крепкий, он поворотисто жестикулировал:

- А тот Кандюк. Он еще живой был, как привезли. Говорить, идет на меняодин. Я до него: кто? обзывайся! Когда смотрю: сбоку другой, - городовойшустро повернулся. - Я до того: стой! А он враз - хлоп с револьвера итекать, и другой за ним. Я, говорить, ему у спину раз! раз! и говорить, вотмне у боку как схватило и свисток хотел, говорить, подать, а той от угла вменя еще раза: бах. Я, говорить, и сел, полапал себя, а шинель аж мокрая икровь зырком идеть, и, говорить, вижу, что это мене убили, и никого нема иподать свистка, говорить, боюся, бо те добивать воротятся, и нема,говорить, никого, - городовой сделал пол-оборота, - и свистка, говорить,подать мне тоже не выходит.

- Ну и как? - спросил Вавич шепотом.

- Ну, а патруль слыхал, что стрельба, тудой, на стрельбу, и аккуратчеловек стогнет. Кто есть? Рассмотрелись, а он уже лежит и руки так, - игородовой закрыл глаза и раскинул руки враз, - лежит и помаленьку стогнет.

- Теперь ночью стоять... - сказал дежурный.

- А днем ему долго выстрелить? - и маленький городовой посмотрел наВавича. - Все одно, как на зверя, - ты можешь себе очень спокойно иттить...И всякого: так и меня, и тебя, и вот господина надзирателя.

Вавич молча и серьезно кивнул головой.

- А долго мучился? - спросил Вавич.

- Да не... рассказал, еще, говорят, пить просил, квасу хотел, а гденочью квасу!.. так и не пришлось... уж не попил... А сейчас там заходил учасовню, пристав, Воронин, были.

- Надо, надо отдать долг товарищу, погибшему на посту, - сказал Виктори выпрямился.

"Не кончилось, - подумал Виктор, - нет, это не кончилось".

Виктор не мог дождаться двенадцати часов, своей смены, он хотел скорейпойти к Сороченко. Не мог толком вспомнить, какой он, Сороченко."Белый-белый", и как будто с укоризной лежит, что за всех погиб, и теперьперед всеми он, и перед полицмейстером, и всем надо пойти к нему. "Подойду,и как он на меня глянет? - мертвым лицом", - и у Виктора билось сердце, какбудто сейчас идти к строгому начальству, и душно становилось в мокройшинели, а маленький городовой все говорил, и Виктор слышал: "Убили, и чтоже? Убили - и край! Как будто так и надо. Что ж? Так, значит, и засохнет?Да?" - и урывками кидал глазами на Вавича.

Вавич отошел к окну, курил в открытую форточку. Маленький городовойушел. Дежурный шагнул два раза, он стоял за спиной Вавича, вздохнул сосвистом и хриплым шепотом спросил:

129