Виктор Вавич - Страница 63

Филька зажмурился, нагнулся, сверлил головой погоду и топал по мосткам кзаводу. Через улицу бегом, и вот оставалось перебежать площадь, еще кучкалюдей чернела перед дверьми проходной, и дохнул на всю слободку гудок -поверх погоды, поверх ветра. Филька пробежал и бросил, пошел вольным шагом,- все равно опоздал. Гудок оборвался. Доску закрыли.

- Тьфу! - с сердцем плюнул Филипп и выругался. Ярко в заводе горелиокна желтыми веселыми квадратами на черноте. И на темном небе нащупалиглаза на привычном месте черный ствол трубы.

"Черт с ним: за полдня часовые пропали, не пропадать же сдельщине", -и Филипп пошел через контору в завод. Уж у стенки сквозь вой погоды слышнобыло, как урчал внутри завод, шевелилась за стеной работа - без него.Филька кинул в окошко медный номер и гулко застукал по плиточному полу.

В дверях мастерской, только порог перешагнул, наскочил на Игнатыча.

- Что? Никак понедельничать собрался? - и засопел дальше.

- Архиерейский кенарь, - сказал вслед Филипп. Может быть, и не слышалИгнатыч за шумом.

Филипп включил мотор, и деловито зашлепали приводные ремни. Вчерашняяработа завертелась в станке, и Филька спешной, хватской рукой подвел резец.Поскрипывая, пошла медная стружка, и залоснилась острым блеском медь - сшелковым круглым отливом. Филипп, прищурясь, стал глядеть, как блеститмедь. Вот черт, как блестит! Резец "салился", надо поправить, но Филипп немог глаз отвести от меди. Блестящий шелковый рукав! Он становился длинней идлинней. Вдруг будто больше говору сзади. Филипп глянул: все смотрели, какспешной походкой, ни на кого не глядя, спустив на самое пенсне брови,пробирался меж станками помощник директора. Немец, серьезный немец. Онпрошел, и говором дунуло по мастерской. Как ветер налетел на деревья.Грузно прошагал Игнатыч - руки за спину - и не в работу глядит, а тычетмастеровым в глаза, как кулаком в морду, и все головами отмахиваются.

Пробежал конторский какой-то, засеменил следом за немцем. Вонобступили, задержали. Что-то плечами жмет, руками отмахивает. Игнатычшагает - отпустили, но сразу поверх станков, поверх шлепков стал вмастерской людской гул.

Филипп остановил станок и пошел. Пошел по гулу, где громче.

- В котельной, в котельной!

- Задавило?

Люди говорили громко, чтоб перекричать станки.

- Задавило? Кого? - крикнул Филипп.

- Нет, чего-то иначе, - подмигнули. - Идет! - и кивнули на Игнатыча.

Но гомон взял верх, гомон залил все поверху. Гомон вырос и стоял навысокой ноте, и все громче говорили и не слышно стало станков. Может быть,и стали. Мальчишка прибежал подручный, Филькин Федька, и никому, а Филиппукрикнул:

- В котельном стали!

Филипп пошел к окну и дернул форточку.

Кто-то поднял руку и замахал в воздухе. На секунду гомон упал, какосел на землю. Все глядели на форточку, на Фильку. И Филька ясно услыхал,что в котельной, где всегда грохот, будто рушат, в котельной тихо.

Верно - тихо. И кивнул головой. И все поняли, и гомон поднялся с полу,вспенился, заклокотал над головами. Игнатыч стоял около своей стекляннойбудки и быком глядел на мастеровых. Кой-кто брался за работу, но гомонбурлил на той же ноте.

Филипп нагнулся к Федьке, но Федька замотал головой, лукавоухмыльнулся. Напялил замасленный в лепешку картуз на нос и пошел. Федькавертелся по мастерской туда-сюда, искоса поглядывал на Игнатыча, и Филиппвидел, как он вынырнул вон. И Филипп сейчас же оглянулся: упершись в негоглазами быком, глядел на него Игнатыч. Глядел открыто, как гвоздил. Будтона всю мастерскую ревел: вот он! Кто-то стал, заслонил Филиппа. Игнатычсделал четыре грузных шага и опять, как вертелом, ткнул в Филиппа взглядом.Филька отвернулся и глянул на медь. Блестящей шелковой змеей сверкнуларабота.

И Филипп повернулся к Игнатычу и сказал громко, хоть еле слышал загамом свой голос:

- Плевал я на тебя! - и вышел из мастерской.

Ветер крутил в заводском дворе, рванул из рук дверь, и только стойкимиквадратами лежали на земле светлые пятна от окон. Пошел вдоль глухой стенкикотельной, и вот человек, а вот Федька шмыгнул прочь.

- Егор? - спросил Филипп, придерживая шапку. Подошел ближе, узнал ивсе ж в самое ухо спросил: - Егор?

- Я.

- Что там? Провокация? Почему стали вдруг? Говорено было.

- Говорено! Говорено! - Егор шептал из темноты яростно. - Говорено,сукиного сына. А в субботу после расчета какая-то сволочь собраласьтребовать - четверть копейки на заклепку. Сами!

- Кто?

- Пес их знает, поди сам ищи! Кто! Бастовать сами будем за свою, чертей за ногу, копейку. Заелись, говорят, слесаря да токаря. Понял, какаямашинка? Вот тебе и да! Поди вот к ним. Поди, поди!

Не видно было ни зги, но слышно было, как махал руками Егор.

- Заелись все и до нас, говорят, никому дела нет, а мы дохнем, атокаря в глаже ходят и бабам шляпки купляют. Сунься, сунься туда. Гайку влоб поймаешь. Немец заявил, контора отказывает напрочь. А не хотишь - заворота.

- Какая же это сволочь тут? - начал Филипп. Но Егор крикнул:

- А такая, что завод ты из-за такого дерьма не остановишь. Вот ивышло: черт да дышло. Говорено!

И Егор двинул мимо Филиппа, злым шагом затопал, только шлепали брюкиоб ноги на ветру.

В окно котельной видно было, как над гурьбой людей торчал немец, какраскрывал рот и убеждал рукою. Вдруг немец присел, и со звоном брыкнулостекло рядом с Филиппом. Филька отскочил. И через разбитое стекло вырвалсявой из котельной. Немец поднял обе руки: вой грянул гуще - хриплым ревом.