Оценщик вставил в глаз черный обрубок с лупой, а Санька оглянулся накомпаньонку. Она шла в угол, и там со скамьи встала ей навстречу дама встройной бархатной шубке. Меховая шапочка сидела чуть лихо. Черные глазасмотрели надменно и забубенно. Санька узнал Мирскую.
- Что, мало? - сказала Мирская на весь зал грудным голосом. - Снеси иэто. Надо ж выручить. - И Мирская, выпроставши из рукава руку, стала другойотстегивать браслеты.
Все обернулись и глядели на эту руку на отлете.
- На, неси! - Мирская стряхивала с руки расстегнутые браслеты, и онизвякали подвесками, цепочками. Компаньонка подхватила, сунула в муфту ипошла в очередь.
- Восемь рублей, берете? - сказал Саньке оценщик.
- Да-да, давайте, - схватился Санька. Он глядел на Мирскую. Он никакне ждал, что она может быть такой дамой, настоящей элегантной дамой, безтени крика в строгом шике. Только чересчур заносчивая походка дапристальный вызывающий взгляд. И Саньке непременно захотелось заглянуть вэти глаза. Глянуть разок и пройти. Мирская прохаживалась по залу, ждаласвою ведьму. Санька с треугольным квитком шел к кассе. Он остановился насекунду и оглянулся на Мирскую. И вдруг почувствовал, что не Мирская, аглаза узнали его. Мирская, не торопясь, шагала, опустив руку в муфте.
Санька хотел повернуться, пойти. Но Мирская спросила вполголоса:
- Что, пропился? - спросила серьезно, как про болезнь.
- Товарища выручить, - сказал Санька. Не мог не сказать.
- А я тоже: офицюрус продулся, дурак, шулерам. Плачет там у меня. -Мирская вплотную подошла к Саньке. - Подержи муфту, - Мирская протянула, неглядя, руку с меховой пушистой муфтой.
Санька засунул руку в мягкую шелковую теплоту, нащупал там кошелек иплаточек. А Мирская, закинув руки, перевязывала вуаль на шапочке.
- Не криво? - спросила Мирская, глядя Саньке в глаза. - Влюбился?
- Да, - сказал Санька твердо и спокойно.
- Хорошенькая? - Мирская протянула руку за муфтой.
- Красавица, - мотнул головой Санька. И не спешил отдавать муфту.
Санька смотрел и молчал.
- Приходи ко мне, погадаю. Увидишь, как все выйдет. Приходи днем,часа...
- Дали двести сорок, я взяла, - просунулась компаньонка.
- Ладно, - сказала громко Мирская. Просунула руку в муфту, пожала тамСанькину руку и пошла к выходу. Компаньонка в дверях злыми глазами зыркнулана Саньку.
А от кассы кричали из очереди:
- Сто двадцать три. Кто?
Санька глянул на синюю бумажку и бегом к кассе.
Теперь было в кошельке двадцать один рубль, не хватало четырех имелочи на отсылку. Непременно сегодня! И Санька чуть локтем нажимал, где унего внутри кармана была зашпилена булавка. Что продать? Оставалось продать"Теоретическую химию". Мирская-то, Мирская, как браслеты! Санька шага��,запыхавшись, к дому.
- Треснуть, а достать! - говорил Санька запыхавшимся голосом и чуть небежал по скользкому тротуару. "Погадаю, говорит. Достать сначала, - самсказал ведь: двадцать пять, да и надо, надо двадцать пять. Не потому, чтосказал, а в самом деле".
Санька отбирал с полки из шкафа книги, которые он любил, самые лучшие;их уже стопка целая стояла на письменном столе, а Санька в шинели и в шапкесидел на корточках и быстро водил пальцем по корешкам книг.
- Не двадцать пять, а тридцать, сорок рублей пошлем!
Он встал и, тяжело переводя дух, жадным взглядом обвел комнату. Изугла серебряной ризой, золотыми венчиками блеснула икона Благовещенья.Санька повернул ключ в дверях, подкатил кресло и встал на спинку. Он сняликону и сейчас же снял фуражку. Полотенцем обтер пыльный киот и торопливовынул икону. На бархатные края загибалась толстая риза, гвоздика-миприколоченная. Руки подрагивали, и Санька спешил, подковыривал гвоздиразрезательным ножом. И вот отрылась икона спокойного, умиленногоитальянского письма, и показалась та самая Богородица, которой он в детствежаловался с колен, у кровати, на все обиды, плакал от жалости к себе, -тепло делалось от этих слез. И тогда казалось, что она жалеет и утешает иговорит, что он хороший, и любит его, хоть все против него за то, что ониграл с папиным поясом от халата. Играл во дворе с мальчишками и потомподарил его.
Теперь как будто раскрылась икона, сердцем своим раскрылась, и Саньканеожиданно увидел то, что цвело за ризой, как за броней. Риза прорезямислепо глядела со стола. Так было лучше, но так нельзя было оставить:казалось, что сокровенная, таинственная прелесть не вынесет этогообнажения.
"Выкуплю, - решил Санька, - непременно выкуплю". Он вставил икону вкиот, быстро перекрестился и, уж больше не глядя в лицо иконы, повесил еена место.
Книги он увернул в газету, ризу сунул за пазуху и выскочил налестницу.
Ломбард закрывался в четыре часа, и надо было спешить.
Под левой рукой был тяжелый столб книг, правой Санька придерживал запазухой ризу. Он гнал с лестницы во весь дух. Снизу он услышал голоса.Надькин голос:
- Тебе ж это удобней всего. Име��но потому, что никакого касательства.Барышня - и только.
И стал Санька, и сердце стало...
Навстречу поднимались Надька и она. Она шла немножко сзади, на однуступеньку, а Надька, оборотясь назад, поднималась и не видала Саньки. Таняпрямо, пристально глядела Саньке в глаза - в белом зимнем свете, на белойстене, черная, и, как клинок ножа, торчало острое перо из зимней шляпы.