- Еще нет? - спросила Мирская, как во сне. Санька переливал из своегобокала, и звякнули края.
- Как поцелуй, - сказала Мирская в забвении, - кто это? - Она открылаглаза.
- Ах, ты, ты! Сейчас у нас, как на елке. - Она закрыла глаза и,улыбаясь блаженно, тянула, держа бокал двумя руками.
- Я пойду, - сказал Санька. Вышло - и сам не ждал - решительно исердито. Офицюрус вскинул рыжие глазки. Мирская оторвала бокал от губ итревожно глянула на Саньку, будто ударил колокол.
Санька надел шинель.
Мирская шла за ним, шла до дверей. Она все держала его руку, давила,тянула вниз. Она блестящими пьяными глазами смотрела на Саньку, как большаясобака. Она ничего не говорила и, пошатываясь, шла в ногу по коридору.
"Взять и спросить", - подумал Санька и стал на миг. Мирская все так жестаралась заглянуть Саньке в глаза. Вдруг она моргнула бровями и сейчас женагнулась, крепко повиснув на Санькиной руке. Страхом и радостью, и холодомдохнуло внутри, и Санька не мешал Мирской шарить в чулке. Сторожко скосилглаза в глубь коридора.
- Возьми, - едва шепнула Ми��ская, и черные глаза тяжело и преданноглядели, неподвижно, и заволоклись.
Остановилась рука: "Не брать, не брать!" - твердил в душе Санька, арука протянулась и взяла. Мирская опустила голову К Санькиной руке ипоцеловала.
- Иди, иди, не провожай, Саша, - шептала Мирская и толкнула Саньку. -Иди, иди, Христос с тобой.
Санька быстро сбежал по лестнице, понес скорей вон, вон свою голову.
НА ПЕРЕДНИХ санях горой ехали Грунины корзины, сзади ехал Вавич сГруней, с картонкой на коленях. Виктор вез Груню к ее тетке. Это быладвоюродная сестра смотрителя Сорокина, маленькая бабенка лет за пятьдесят.Виктор был у ней два раза по приказу Груни. Она встретила его в валенках ив черном платке. Встретила льстиво квартального и все шаркала сухойладошкой по юбке, по рукавам бумазейного платья.
- Пером, знаете, пухом занимаешься, так наберешься. Липнет, сама - каккурица. Снесусь, неровен час. Старуха торговала подушками и пухом. Вавичпоказывал Груне город.
- Вот гостиница. Богатые становятся. Больше евреи. Замечательная.Гляди - занавески-то!
Груня мельком вскидывала глаза на окна и снова нагибалась вбок, чтобвидеть корзины на передних санях.
- Вот тут полицмейстер живет, - в ухо сказал Груне Виктор. Он сделалсерьезное, даже строгое лицо и выпустил Грунину талию. - Полицмейстерша -замечательная женщина, - говорил Виктор, когда проехали дом, - королева!Коляска какая. Ра злошади взбесились, я бросился. Хоп! - под уздцы.Замечательно.
- Варвара Андреевна? - спросила Груня.
Виктор, отшатнувшись, глянул на Груню. Совсем в испуге.
- Мне наш пристав рассказывал, - и Груня закивала головой. - Ой, тише,тише! - закричала Груня переднему извозчику и чуть не прыгнула с саней.
- Тише, болван! - крикнул Вавич. - Распустились ужасно, - сказалВиктор и крепче обнял Грунину талию.
- Она варенье из морошки любит, - сказала Груня. - Я знаю, знаю, - иГруня задумчиво покивала головой.
- Вот, вот, направо, где вывеска! - крикнул Виктор. И снова строгосдвинул брови. Груня покосилась на Виктора. Она, не торопясь, приняла рукуВиктора и выступила из саней. По низкому фасаду шла черная вывеска сголубыми буквами:
ПЕРО И ПУХ Н. ГОЛУБЕВА
За стеклянной дверью старуха торопливо оправляла черный платок. Викторглянул на часы.
- Езжай, езжай, опоздаешь, - говорила Груня. - Я найду. Былодействительно поздно. Старуха в салопе в опашку вышла из двери, двернойколокольчик дребезжал ей вслед.
- Снесешь барыне! - крикнул Виктор извозчику.
- Грунюшка, - наклонился Виктор к Груне, - Грунюшка, а потом поедем,покажу - полы, все, все, заново - ух, замечательно! - Виктор зажмурил глазаи затряс головой. И вдруг покосился на извозчика и сразу надул лицо: - Неспи, ты! Простите - служба, - козырнул Голубихе.
Виктор сел в сани плотно и осанисто, как будто на полтора пуда прибылоплотного весу.
- Пошел живо, в Петропавловский. Извозчик встал, задергал вожжами. Онслышал, как сзади запела старуха:
- Ах, красавица какая! Ах, уж и не знаю... Во двор, во двор вези, -ворчливо крикнула она извозчику с вещами.
Виктор оглянулся. Извозчик корзинами заслонял старуху и Груню.
Груня переодевалась, мылась в низкой комнатке за лавкой.
- Пила, пила кофий, не надо, Наталия Ивановна, - говорила Груня,плескаясь водой.
Старуха едким глазом оглядывала Груню, осматривала все стати,прощупывала взглядом упругое белье.
- Дела какие же, какие дела у нас, - у жидов все дела, дохнуть недают. Уж верно говорится, что ни пуха не оставят, ни пера. Евреи, яговорю... В церковь пойдешь? - пела старуха. - Пойди, пойди милая, как непойти. А это зачем же? Ведерко, что ли, какое? Тяжелое, - сказала старуха,приподняв за Грунину руку.
- А где пройти ближе? - спросила Груня. Она стояла, свежая от воды, влучшем своем розовом платье с пунцовым поясом, и розовые руки розовели изрозовых коротких рукавов.
Груня действительно пошла в церковь, постояла минуту на коленях напустом широком полу - прямо посреди церкви. Положила три земных поклона,отыскала икону Божьей матери, приложилась. И вышла быстрыми шагами погулкому полy. Нищенка толкнула тряпичным телом тяжелую дверь, и Груняпорылась, сунула ей пятак. Приостановилась и сунула еще три копейки.
Груня кликнула извозчика, уселась, поставив пакет в ногах.