Виктор Вавич - Страница 88

смотрит сзади, и оглянулась, сердито глядела.

- Чего ты зверем таким? - спросил Санька. Он глядел немногорастерянно.

- Хорош! - шептала Наденька. - Просили тебя в аптеку... Санька поднялброви и скосил голову.

- У человека кризис, без памяти. Можно, кажется, немного о других-топодумать?

- Да понимаешь... - и Санька шагнул в комнату. - Ну и дела! - Санькасделал оживленное лицо и вскинул рукой к уху завядшая роза слабо болталаголовкой на мертвом стебельке.

Наденька презрительно отвернулась.

- Понимаешь, - наклонился Санька к Наде, - у завода, у Механического,стрельба. С полдюжины выстрелов слышал. Хотел, понимаешь, пойти, да,понимаешь, никак. Снег во, по самую грудь. - И Санька два раза сильночиркнул пальцем себе по сюртуку: - Во!

- Тише, пожалуйста, - строго сказала Надя и нетерпеливо вертнулаголовой в сторону Саньки.

- Ну и черт с тобой, - сказал Санька. Зло сказал, насупился и громкопошел к двери.

- А когда это было? - вдруг спросила Надя, - брат был уж в дверях, -быстрым голосом спросила.

- А черт его знает, - зло буркнул Санька и прошел через сени к себе.

Свадьба завтра

БЫЛО тихо в квартире. Мягко веял свет сквозь белые шторы. Башкинприслушался, и сквозь легкий шум в ушах слыхал только хлопотливое тиканьечасов на мраморном столике. Приятно пустела легкая голова, и сам ончувствовал, что был легкий, будто нитяный.

Башкин осторожно обвел глазами комнату. На кушетке, поджав коленки,спала Наденька. Коричневая юбка слегка поднялась, и из-под нее леглокружево на черный чулок. Детски доверчиво светил белый узор. Наденькаподогнула голову к груди - на жесткой диванной подушке - и во сне зажала вкулачок конец английского галстука.

Башкин нацелил точку на обоях, чтоб по ней следить, чтоб видеть, какдышит Наденька, как поднимается ее плечо. Плечо жило, дышало, - он могсмотреть на Наденьку сколько хотел, и он водил по ней глазами, а она всетак же лежала перед ним, закрыв глаза.

Башкин пустился думать, что она не спит, она только закрыла глаза изнает, что он глядит. И он водил глазами по кружеву, по плечу, по волосам.И ему казалось, что владеет ею, - и она покорно, рабски лежит. Он щурил,закрывал глаза, чтоб потом сразу ярко взглянуть.

"Я позову, и она подойдет. И станет здесь. Около меня... Скажу: Надя!"

- На-дя! - вздохом сказал Башкин, одними губами. - Надя!

Покорная усталость спала на Надином лице. И воротничок, и галстук, итуфля с тупым носком на низком каблуке вдруг глянули на Башкина, - всесразу, как одно, как отдельное от Наденьки, как не ее. Девочка в приютскомплатье - "без обеда" - и спит с горя после слез. "После сиротских слез, -подумал Башкин. - Не насмешливая, не строгая, - шепотом говорил Башкин,покачивая голову на подушке, - нет... нет. Обыкновенная... простая, как я.Да, да!"

Он говорил, как говорят в забытьи. Слушал свой голос и верил ему. "Япозову, я по-зо-ву!"

- Надя, Надя! - сказал Башкин почти громко и на всякий случай прикрылглаза. В щелку век он видел, как Наденька привстала на локте и замигалаглазами.

Башкин совсем закрыл глаза. Голова сама охотно уплывала в забытье, нодыхание обрывисто поднималось. Он слышал, как Наденька осторожно встала,как пошла на цыпочках. Вот здесь. Вот зашуршали юбки, стала, стала наколени у изголовья. Башкин через закрытые веки видел, как она глядит нанего.

- Зачем... зачем? - как будто в бреду простонал Башкин. Он сам почтиверил, что бредит. Наденька осторожно откинула волосы с его лба и легкоприкоснулась, пробовала: как жар?

"Вот так и сказать, ей сказать, -думал Башкин, - и она ручкой своейвсе, все сотрет - нежно и просто. Мы оба бедные". Слезы щекотали глаза.

- Боже мой! - слабыми губами вздохнул Башкин. - Зачем... они менямучили?..

Он зашатал головой, как во сне. Так слабо, так натурально, что былуверен теперь, что так бредят.

- Что я им сделал? - простонал Башкин. Он сказал от всего сердца, стоской, с болью, и замер.

Наденька осторожно положила руку ему на темя и слегка удерживала егоголову, и Башкин чувствовал, как по всему телу, от темени, от ее руки пошлаволна теплого счастья. Он не двигался, почти не дышал. Наденька тихонькостала отнимать руку. Башкин запрокинул голову вверх, он своей рукой безошибки схватил в воздухе Надину руку. Башкин поймал своей липкой рукойНадину руку, зажал, притянул к губам и целовал, как будто пил из нее отжажды. Он вертел и целовал в ладонь, в пальцы, и она чуть сопротивлялась,упруго и нежно, как будто рука жила отдельно своей жизнью, своим вздохом. ИБашкин схватил эту милую, покорную и кокетливую ручку, зажал в свою руку иположил под голову, припал небритой щекой - судорожно, пьяно. И рука лежалаи, казалось, дышала нежной ладонью.

Он с силой зажмурил глаза и мелкой дрожью тряс головою.

- Что с вами? Что... с вами? - повторяла Наденька, повторяла, как несвои слова. - Что с вами?

- Милая моя! Бедная! Хорошая! - говорил Башкин с судорожной силой,сквозь зубы выдавливая слова. - Я самый, самый ужасный человек. Хуже всех,Наденька. Хуже Иуды. Знаете Иуду? - И он вдруг глянул на Надю. Глянул вовсю ширь глаз, с силой порыва.

Надя, полуоткрыв рот, красная, глядела нанего, глядела, распахнувглаза, чтоб видеть все.

Она чуть отвела глаза на раскрытую грудь Башкина, на багровые ссадины,и без звука, почти одной мыслью спросила:

- Что это?

- Они меня били, били, били, - захлебывался Башкин, - и я им отомщу, явам говорю, Наденька, и никому, слышите, никому, - и Башкин свел брови изатряс головой.

- Кто? Что? - шепотом спросила Надя. Она тяжело дышала, она