Виктор Вавич - Страница 11

К оглавлению

будто Вавич ушибся и стонет на дорожке.

Виктор ничего не мог сказать, когда здоровался: совсем задеревенел.

Груне хотелось закрыть его зонтиком и увести совсем куда-нибудьдалеко, посадить к себе на колени, взять на руки.

- Вот хорошо-то, - говорила, запыхавшись, Груня, - вот я какпоспела-то.

Виктор молчал, все слова, что он выдумал, пока ждал, перегорели,засохли и не выходили из горла.

Груня ждала, знала, что отойдет, сейчас отойдет, отмокнет, и вела егодальше в глубь сада.

- А солдатик-то записочку, как бабочку за крылышки, - говорила Груня.

В дороге

ГРУНЯ усадила Вавича на скамейку. Дорожка здесь расширялась, и кустыпыльной сирени отгораживали комнату. Сзади за кустами, за решеткой сада,мальчишки стукали пуговками, спорили и ругались. Но ни Вавич, ни Груня ихне слыхали. Груня сидела рядом с Виктором, незаметно прикрыв его сзадизонтиком. Она чувствовала, как он отходил, оттаивал.

- Я ведь обед так и бросила! - сказала Груня, глядя в землю. - Сгорит,другой сварим.

У Виктора дрогнуло внутри: понял, что это они сварят - он и Груня.Обожгло, и чуточку страшно.

Груня замолчала. Они сидели совсем близко, и оба слышали, как шумиткакой-то поток в голове. Не мысли, а шум. Как будто они едут, катят подороге. И дороги их сходятся все ближе и ближе. Они не могли прервать этотечение, и теперь оно поднесло их так близко, что Вавичу казалось, будто онуж слышит, как у Груни шумит. Уж теперь не рядом едут, а вместе. Тут Груняглубоко, облегченно вздохнула. Глянула Виктору в напряженные глаза. А онсмотрел, как смотрят на дорогу, когда несет вниз с горы. Груня отвелавзгляд и спросила:

- Хорошо? - и вдруг испугалась, покраснела и прибавила: - Летом?

У Вавича вдруг глаза стали с мокрым блеском, он замигал и сказал тихо:

- Особенно... особенно... Аграфена Петровна, - и жаром ему залилогрудь. - Вовсе никогда не думал...

Он смотрел на Груню во все глаза. Под зонтиком Груня розовая, икофточка на ней розовая, как лепесток, и золотая тонкая цепочка на шее, иубегает в треугольный вырез на груди. Ухватиться захотелось Виктору, врасти- вот станет хорошо и крепко житься! Вот так тянул он из березы мальчишкойвесенний сок: припадет губами - не оторвать.

- А я думала... - сказала Груня и оборвалась, улыбнулась тягуче. Вавичпонял: думала, что уж не любит. В это время вышла из-за кустов девочка,красная, напруженная. Она неровно ковыляла голыми ножками в носочках. Сзадина веревке боком ехал по песку ватный зайчик.

Груня вдруг встала, зонтик полетел назад... Груня присела к ребенку,обхватила его полными горячими руками, прижала и принялась целовать, безпамяти, до слез. Она запыхалась, душила ребенка и не замечала, что онплачет.

Виктор смотрел широкими глазами, слезы вдруг навернулись, он поднялруку и со всей силы стукнул кулаком по скамейке

Груня оглянулась, глянула мутными глазами на Вавича. Нянька вразвалкупобежала к ребенку, с детскими граблями в руках, с куклой под мышкой.

Вавич встал, подал Груне зонтик. Рука чуть дрожала.

На главной аллее Вавич радостно и метко стал во фронт отставномуинтенданту. Не надо было - подарил старика.

Раскат

БЫЛ жаркий, душный вечер. Казалось, что черный воздух налит густойтеплотой

У смотрителя Сорокина за столом сидел Вавич в чистой белой рубахе, вновеньких погонах. С тонким шнурком по краям. Груня обшивала. Смотрительсидел на хозяйском месте. Он откинулся назад, поставив меж колен шашку, иревностно слушал, как говорил пристав.

Пристав был высокий, с длинной красной шеей. Пристав был изгвардейских офицеров, и смотритель уважал: Санкт-Петербургской столичнойполиции - это Сорокин видел, как будто на казенном бланке строгими буквами.

Вавич знал, что пристав ушел из полка со скандалом, и привык думатьпро него: из битых поручиков. Но теперь Вавич смотрел, как осанисто вытиралпристав салфеткой крашеные усы и потом форсисто кидал салфетку на колени, -смотрел с робостью.

- Позвольте, позвольте, дорогой мой Виктор Викентьич, - если неошибаюсь.

- Всеволодыч, - поправила Груня.

Смотритель ткнул Груню глазом. Груня потупилась и налила приставу изграфинчика.

- Позвольте, дорогой мой, - говорил пристав, - вот вы военный. Я,знаете ли, сам был военным. Вы говорите - родину защищать...

Виктор ничего еще не говорил, но растерянно кивнул пристану.

- Так извините, - пристав опрокинул рюмку и ткнул вилкой в грибки, -извините. А полиция, что делает полиция? Что, по-вашему, делает полиция? -Пристав бросил салфетку, уперся в колени.

Виктор мигал, глядя в глаза приставу.

- Полиция всегда на посту! Полиция всегда в деле. Полиция беспрерывнов бою. Извольте - я! - Пристав встал, указывая рукой на грудь. - Вот сиюминуту. Крик на улице, - и я там. - И он округло показал в окно. - Нерассуждая, не спрашивая. А когда вы воевали последний раз? - Приставсощурился и повернул ухо к Вавичу.

Вавич беззвучно шевелил губами.

- Четверть века тому назад-с! - Пристав снова сел, громыхнул стулом.Груня долила рюмку.

Пристав пил и краснел, краснел лицом и затылком. Крутой бритыйподбородок блестел от пота, как лакированный.

- Спокойно ночью спите, бай-бай? Почему? Спустили шторы и баста? А вотне видно вам за окном, - он покивал большим пальцем себе за плечо, - там,на мостовой! в трескучий морроз, да-с! - стоит там городовой. Да, да,которого вы фараоном дразните, - пристав зло ковырнул Вавича глазами, -стоит всю ночь, борода к башлыку примерзла! А зашел этот городовой и тяпнул