- Зайдем в "Южный", с того хода - полчасика, расскажу. А? Помаленькой, с устатку, не спал ведь, а? Пошли, - и он пошел, не оглядываясь,к воротам.
Виктор зашагал вдогонку, сказать, что нет, не пойдет, и догналСеньковского в воротах.
- Мне домой, уж идите одни, - сказал Виктор.
Сеньковский оглянулся, замигал на Виктора веками, и вдруг Викторавзяла злость. "Да чего он мигает, а я с ним возьму да прямо..." И Виктортолкнул Сеньковского в плечо:
- Веди, уж черт с тобой! - и обогнал Сеньковского во дворе.
Черным ходом, мимо кухни, прошли в коридор с отдельными кабинетами"Южного". Было тихо и пусто в отдельном кабинете, и грязный свет со дворависел, как паутина. Сели на закапанный плюшевый диван.
- Бывалый диванчик, - и Сеньковский пролез за столом и стянул животомгрязную скатерть. Лакей стоял и переводил опасливые глаза с Вавича наСеньковского. - Дай свечку, графинчик, селедку и штору того... спустить! вмиг, а?
Свечка, тонкая, белая, вытянулась одна посередь скатерти и не спешаначала свой свет синим лепестком - оба глядели минуту, как она это делает ибудто глядит куда-то вверх, как на последней молитве.
- Ну, - кивнул Виктор Сеньковскому, пока не видел его глаз, - ну,вали, что там, - крепким голосом крякал Виктор.
- Я говорю, зачем метаться, зачем по всем местам шарить? А? Ведь всеравно, хвост поймал или голову. А? Ну, я хвост прижму, надо уметь, брат! А?Уметь прижать! - Сеньковский держал руку над столом и большим пальцем -широким плоским ногтем - давил в сустав указательного. Широкий плоскийноготь, как инструмент, входил в тело и, казалось, сейчас разрежет, брызнеткровь. - Вот хотя бы хвост буду давить. А повернет же сюда голову, а? -куснуть иль лизнуть, - а, повернет? А? Нет - скажете?
Свечка разгорелась, и Виктор видел глаза - помигают и станут и глядятиз лица.
Лакей постучал, осторожно вошел и поставил графин и селедку. Онобходил вьюном Виктора, ставил приборы, не звякнув, не стукнув. Средипосуды бережно поставил белую розу в бокале.
- Ну! - попробовал опять голос Виктор.
- Вот залезь под диван, - и замигали глаза и губа криво усмехнулась, -и пусть одна нога твоя торчит, и мне довольно и очень хорошо! А? - иСеньковский засмеялся.
Виктор не глядел и наливал в рюмки.
- Пусть даже пальчик твой торчит, а я пальчик поймал, а? И того, взялтвой пальчик, да так, брат, взял, что ты своей голове рад не будешь.
- Ну да? - сказал Виктор, чтоб хоть свой голос услышать.
- Ты, брат, у меня весь заходишь, и я тебя за пальчик всего сюдаприберу, - и Сеньковский загнул палец крючком и провел медленный полукругмимо свечки, и уклонился огонек и зашатался.
Сеньковский перевел глаза, сощурился на розу. Роза прохладно стояла втонком бокале, плотно сжав лепестки. Зеленые листики оперлись о блестящийкрай.
Сеньковский сбил в тарелку пепел папиросы и аккуратно приладился,прижег снизу листок. Листок чуть свернулся.
- Не нравится! - хмыкнул Сеньковский. Он отнял папиросу и снова прижалк листку. Листок сворачивался, как будто хотел ухватить папиросу. - Ага!Забрало, - сказал громко Сеньковский и ткнул свежий лист.
Вавич поднял глаза от тарелки:
- Брось!
- Жалко? - и Сеньковский совсем сощурил глаза на Вавича. Он раскурилпапироску и теперь приставил к листку, слегка подворачивал и глядел изщелок на Вавича.
Вавич ударил по руке, папироска вылетела, упала на ковер. Лакей быстроподхватил, сунул в пепельницу на соседний стол.
- Ты ж это что? - приоткрыл глаза Сеньковский. - Всерьез?
- А ну тебя к чертовой матери, - Вавич повернулся на стуле; музыкантынастраивали скрипки, и через дверь слышны были голоса в зале.
- Тебя бы к нам на денек, - протянул Сеньковский, - на ночку на однуто есть. Фю-у! - засвистал. Он взял зубочистку и стал ковырять в зубах. -Женя все равно не придет. М-да! На черта роза, возьми! - крикнул онофицианту, толкнул бокал - человек успел подхватить. - Ну и вон! - крикнулСеньковский. - Вон выкатывай! - Лакей легко шмыгнул в дверь.
Из-за стены был слышен вальс, Сеньковский помотал в такт головой.
- А ты теленок! - и Сеньковский бросил на стол зубочистку. Вавичповернулся к столу, налил из графина стакан водки, отпил и зажевал черныйхлеб.
- И жуешь, как теленок.
Вавич зло глянул на Сеньковского, навстречу ему Сеньковский распялилглаза и снова глянул из зрачков кто-то.
- А нет, а вот: человек не хочет говорить. Фамилии своей сказать нехочет. Как ты в него влезешь? Что? - И Сеньковский свернул голову набок иснова прищурился. - А как ты к этой жидовке, к шинкарке, ходил?
Вавич захватил и держал в руке салфетку.
- Не пялься - знаю. А где она, жидовка твоя? Что? А просто - подошелночью вроде пьяненького чуть к сторожу: дяденька, нельзя ли? а? дяденька!Дяденька за полтинничек и пошел проводить. Он в ворота, а тут - хап! и вдамках, - стукнул Сеньковский по столу. - Ай, вей, муж еврей! Что я имеюкушать?
Вавич, красный, молчал, допивая стакан, кашлял.
- Что, поперек горла никак? А ваши - схватили! Поймали - стреляли!Привели! А кого? Кого? Сеньковский привстал.
- Ну? - и он щурился перед самым носом Виктора.
- Дело охранного... отделения, - сказал Вавич и стал сбивать салфеткойс колен.
- Дело уменья - а... а не отделенья - телятина! Виктор зло молчал,