И Наденька на это слово подняла голову и заплаканными глазамиразглядывала Филиппа, как нового. Филипп молчал и следил, как она обводилавсего его глазами. Сидел, не шевелясь.
- Ты ж застегнулся криво! - с надутой улыбкой говорила Надя и самарасстегнула ворот. И Наденькины пальцы радовались.
Филипп выставил грудь, запрокинул голову, подставлял застежку ичувствовал, как Наденькины пальчики проворно бегали по пуговкам, как бойкиечеловечки. Наденька кончила и пришлепнула по застежке:
- Вот-с как надо, милостивый государь!
"Разошлась, разошлась", - думал Филипп. Пальчики все чувствовались нагруди.
Филипп схватил самовар, понес его Аннушке ставить и все боялся, чтовсем видно, как радуется все в нем. Он брякнул на порог кухни самовар ибуркнул в самый пол:
- Ставь, что ли, живее!
Когда разогнулся, увидал: Аннушка стоит в платочке лицом к углу иаккуратно крестится, наклоняется. Через плечо повела чуть глазом на брата.Филипп шел, торопились ноги по коридору; да неужели там у меня сидит?Открою дверь, а она там? - и развело улыбкой и губы и плечи, скрипнулипальцы в кулаке. Толкнул наотмашь дверь - сидит! сидит! и прямо глазамивстречает. Теперь кто повахлачистей, пусть без спросу не шляются.
- А тебе из наших ребят который больше нравится? Из товарищей,сказать?
Наденька смотрела на Филиппа, уперла подбородок на спинку стула,улыбалась и следила, как он выхаживал, топтался по маленькой комнате, немог взять походки, - и улыбалась.
- Который? - повторил Филипп, и развела улыбка слово. Повернулсякруто. - Да ведь жена ж ты моя и больше ничего! И слов никаких. - Оннагнулся к Наде, помедлил и поцеловал с разлету в подбородок. - Эх, ну ичерт его дери, - говорил Филипп, встряхиваясь. - Выпить бы надо чего Ну дашут с ним, потом. Стой. Я тебе чего покажу.
И Филипп присел, как упал, перед кроватью, вытащил зеленый сундучок,выхватил из кармана ключик - разом, как шашку в бою, - он копался в белье,в бумагах.
- Вот она! Только чур не смеяться! Стих тут один я писал. Вроде протебя.
Он листал в руках толстую ученическую тетрадь.
- Вот отсюда.
Наденька взяла тетрадь. Филипп ногтем крепко держал у начала стихов:
На небе ходят тучи грозовые,
Мы хоть сейчас готовы умереть,
Не дрогнут наши руки трудовые,
И смерти можем мы в лицо смотреть
Пускай на нас все пушки их и сабли,
И казаков с нагайками толпа,
Мы кровь прольем, мы грудью не ослабли,
Мы свалим всех, жандарма и попа.
Гудок подаст во тьме сигнал к тревоге,
И мы пойдем на бой в полночный час,
И плотною толпой пойдем все по одной дороге,
Есть даже девушка средь нас.
Дальше было по линейке два раза подчеркнуто. Наденька подняла глаза.Филипп с ожиданием глядел, красный, с приготовленным словом:
- Это вы и есть! Это про тебя писал. Ты еще раз прочитай-ка! - Филиппподсел на стул рядом, глядел в тетрадку, читал из Наденькиных рук вслух,шепотом - он не успел дочитать, босые ноги шлепали по коридору к дверям.Филипп встал, вошла Аннушка. Она глянула с порога на Наденьку и, неподнимая глаз, прошла комнату и поставила на стол нарезанный хлеб.
- Что ты здравствуйте не говоришь? - басом сказал Филипп.
Аннушка засеменила к двери, утирала по дороге концом платка нос,быстро и без шума запахнула за собой дверь.
- Ты не смотри, дура она у меня. Деревня - одно слово. - Филипппоглядел зло в окно. Потом вдруг сорвался.
- Стой! Стой! Не надо, - шепотом крикнула Надя.
- Верно, не надо. Черт с ней, - сказал Филипп. - Ничего, обвыкнет.Только стой, я масло принесу.
Филипп доставал в сенях масло и сверху с табурета говорил в стену:
- Стучать надо. Вперед в дверь постучать, а посля входить. Скажут"можно", тогда и входи.
Аннушка дула в самовар, не отвечала.
- Самовар поспеет, скажешь, - бурчал Филипп в коридоре.
- Минутку не входи, - сказала Надя из-за двери. "Делает там чего поженской части", - думал Филипп. Стоял с тарелкой перед дверью.
- Можно? - спросил через минуту Филипп.
- Возьмешь, что ль, самовар, аль мне нести? - крикнула Аннушка изсеней на весь коридор.
- Сейчас возьму! Сейчас! Орать-то нечего, сказать можно.
"Дуется, скажи на милость, - шептал Филипп про Аннушку, - угомоним".
- Можно, - сказала Наденька. Филипп толкнул дверь. Надя ладоньюподтыкивала шпильки в прическе.
Филипп с любопытством глядел, какая она стала, что делала.
Наденька вымыла чашки, заварила чай. Самовар весело работал паром настоле, казалось, ходит ножками.
- Ты на нее не серчай, - говорил Филипп.
- За что же, и не думаю. Она славная, по-моему.
- Да она ничего, муж у ней в холеру помер и двое ребят, в неделю одну.С нее что взять? Дура вот, деревня, словом сказать.
Филипп смотрел, как Надя разливала чай, и думал: "Придет Егор, скажем,а она у меня чай разливает, говорит: кушайте. Сразу, значит, без словсмекнет, что у нас уж дело", - и Филипп оглядел Наденьку, как оно состороны выходит.
- Славно! - сказал Филипп, поставил чашку и глянул на часы.
- Тебе идти? - спросила шепотом Надя.
- Аккурат в восемь часов надо на Садовой свидеться с Егором.
Наденька всегда поправляла, когда Филипп говорил "аккурат". Филиппбыло хватился, но Надя не поправила.
- Так вместе выйдем, - Надя все говорила шепотом.
- Не надо, зачем людям вид подавать... если кто ночевал. Я вернуся, вдесять тут буду, ты посиди. Ей-богу. Куда идти? И Филипп встал.