Виктор Вавич - Страница 15

нисколько не сомневались, что хорошо сделаете, когда дадите мне по морде.Нет, серьезно. И я вот себя утешаю, что это у таких людей не от высшего, аот...

- Ограниченности, - подсказал Алешка задумчиво.

- Ну да, ну да, - заспешил Башкин.

- Нам направо, - сказал Санька.

- Слушайте, - сказал Башкин и протянул руку Подгорному, - намнепременно надо увидаться. Мне очень это важно. - Он пожимал и трясАлешкину руку. - Прощай, брат, - вдруг на ты обратился он к Саньке и, неподав ему руки, свернул за угол.

Выпить бы

- СЛУШАЙ, что это за... черт его знает, - спросил Алешка иостановился.

- А вот, видал? Ну, и всегда, и каждый раз так. И кто он, тоже чертего знает. Пришел на бал, руку завязал. Чтоб все спрашивали. Завтрахромать, наверно, начнет. И древнееврейский язык выучил тоже, по-моему, длятого же.

- Он же русский, - удивился Алешка.

- Ну да... И вот руки не подал.

- Это он за морду на тебе сорвал.

- А черт его знает. Бросим. - И Санька отшвырнул папиросу изастегнулся.

Они устало плелись по мокрому тротуару. Молчали. Вдруг Алешка спросил:

- А у тебя как с дворником? Еще не впустит, гляди.

- У меня ключ от парадной. Ты знаешь, я вот все думаю, что это каждыйраз так... ждешь, ждешь, все больше, больше... я про бал говорю... вот, вотчто-то должно быть, самое, самое. И кажется даже - все ближе, все растет. Ивдруг - марш. Конец. Так, ни с чем... Готово.

- А ты чего же хотел? - Алешка весело обернулся.

- Понимаешь, я все думаю, что и жизнь так. Черт его знает -задыхаешься, ловишь и, главное, ждешь, что за жизнь твою что-то будет.Небеса, одним словом, разверзнутся. И вот-вот даже будет казаться: сейчас,еще полвершка. И ты в суете, все раздуваешь, чтоб огонь держать. И вдруг -марш. Так с открытым ртом и помрешь. Обман какой-то. У тебя такого небывает?

- Не-ет, - протянул задумчиво Алешка, - я другого жду, случая, что ли.Как сказать?..

- Встречи? - спросил Санька и сразу наддал ходу.

- Нет-нет! Как бы его, к дьяволу, просто объяснить. Ну, представьсебе, что у тебя револьвер в кармане. И там один патрон - на всю жизнь. Ивыстрелить ты можешь, когда хочешь. И это уж раз - и наповал.

- Ну так что?

- А вот и все. И тогда уж весь сгоришь. Чтоб вся кровь полохнула - иза самое главное, за дорогое. И тогда должно все ярким пламенем озариться,и все узнается... само... И только знать бы - когда и не пропустить, и чтобдотерпеть.

- Гм. Все-таки ты ждешь, значит? - сказал Санька не сразу.

- Идем, брат, идем, - сказал Алешка и быстро зашагал. - Выпить бысейчас, эх...

- Выпить бы, это верно; здорово.

Они подходили к дому, и Санька шарил по карманам ключ. Алешкаоглядывал по сторонам: чисто - никого.

Паучки

У САНЬКИ в комнате Алешка сейчас же подошел к окну.

- Во двор? В чужой? И, конечно, замазано. Жаль.

- А что? - спросил Санька и сейчас же понял. - Можно открыть.

Алешка повернул шпингалет, уперся в подоконник коленом и потянул.Свежая замазка жирными червяками закапала, зашлепала на подоконник.

Рама дрогнула стеклами и отошла.

Алешка спокойно, методично открыл вторую, заботливо сгреб сподоконника сор и далеко зашвырнул на чужой двор.

- Второй этаж, - говорил Алешка. - Это здорово. На карниз, на карнизеповисну, тут и шума не будет. - Он осмотрел двор и затворил окно.

Саньке нравились эти приготовления: не игрушечные, не зря.

- Я думаю, не придут сюда, - сказал Санька.

- Да, навряд, - сказал весело Алешка. - А все же на случай. - Он снялшинель, положил на кровать, расстегнул сюртук. Из-за пояса брюк торчалаплоская револьверная ручка.

Саньку интересовало, почему это Алешка с револьвером и что за обыск,но он не спрашивал. Казалось, что выйдет, будто мальчик спрашивает увзрослого, у дяденьки. А потом и неловко: приютил и будто требует за этопризнания.

Санька на цыпочках выкрался из комнаты, где-то грохнул в темнотестулом. Алешка сидел за письменным столом и задумчиво стукал карандашом покляксам на зеленом сукне.

Санька вернулся с бутылкой мадеры, со стаканами. Они налили и молчачокнулись.

Алешка все глядел в пол, напряженно приподняв брови. Саньке казалось,что он слышит, как Алешка громко думает, но он не мог разобрать - что.

- Прямо не могу, - наконец сказал Алешка, будто про себя, и помоталголовой.

Санька молчал, боялся спугнуть и прихлебывал крепкое вино из стакана.

- Сволочи... - сказал Алешка. - Потому что человек ничего сделать неможет... Каблуком в рожу... в зубы...

- Кому? - тихо спросил Санька, как будто боялся разбудить.

- Да кому хочешь! - Алешка откинулся назад, хлебнул полстакана. - Хотьнас с тобой, коли понадобится. Да. И все сидят и ждут очереди. Пока не его- молчит, а как попадет - кричит.

Алешка с сердцем допил стакан. Санька осторожно подлил. Подгорныйхмелел.

- Понимаешь, - говорил он, глядя Саньке в самые зрачки пристально, какбудто держался за него взглядом, чтобы не качнуться, не соскользнуть смысли. - Понимаешь, ты любишь женщину, женился, просто от счастья женился,и вот дети. Твои, от твоего счастья, - доливай, все равно, - и дети эти нафабрике, на табачной, в семь, в восемь лет. Я сам таких видел. Они белыесовсем, глаза большие, разъедены, красные, и ручками тоненькими, какпаучки, работают. И они у тебя на глазах сдохнут, как щенята, и ты вотбашку себе о кирпич разбей... Ты бы что делал? А? - спросил Алешка.

Спросил так, будто сейчас надо делать, и сию вот минуту нужен ответ.Он ждал, остановил недопитый стакан в руке.

Санька не знал, что сказать, смотрел в глаза Алешке. Трудно былосмотреть, но потому отвести глаза считал Санька позором.