Виктор Вавич - Страница 17

зашаркали тяжелые сапоги.

Башкин видел сквозь глазок в ворота, как шел дворник в белье, накинувна голову рваный тулуп.

Башкин ткнул гривенник в ладонь дворнику.

- Скажите, правда у вас болят зубы?

- Эк ты, черт проклятый, - ворчал дворник, тужился повернуть ключ.

- Мне почему-то кажется, что у вас болят зубы, - говорил Башкин,удаляясь от дворника. - Это ужасно мучительно, - говорил Башкин и вступил вчерную дыру лестницы.

Сзади шаркали тяжелые сапоги по камням.

Альбом

БАШКИН жил у вдовы-чиновницы, у пыльной старухи. Старуха никогда нераскрывала окон, вечно толклась в своей комнате и перекладывала старыеплатья из сундука в комод, из комода встарый дорожный баул, шуршалабумагой. Пыль мутным туманом расползалась по душной квартире. Махоркой,нафталином и грустным запахом старых вещей тянуло из сырого коридора.Казалось, старуха каждый день готовилась к отъезду. К вечеру уставала, и,когда Башкин спрашивал самовар, с трудом переводила дух и всегда отвечала:

- Да повремените... нельзя же все бросить, - и снова пихала слежалоестарье в сундук.

Три замка было в дверях у старухи и три хитрых ключа было у Башкина.

У себя, в узкой грязненькой комнате, Башкин зажег свет и присел кписьменному столу. Он осторожно вытянул ящик стола, пощупал внутри рукой ивынул конверт. На конверте крупным почерком было написано:

"Отобрано у Коли, 27/II.

Башкин спустил штору, оглянулся на дверь и бережно достал из конвертаоткрытку. Это была фотография голой женщины: на ней были толькокавалерийские ботфорты с шпорами и задорное кепи поверх прически. Онаулыбалась, длинная папироска торчала во рту.

Башкин взял со стола большую лупу и стал разглядывать открытку,отодвигая и приближая.

Он приоткрыл толстые губы и прерывисто, мелко дышал.

Он рассматривал фотографии одну за другой; лупа подрагивала в руке.

Эти открытки он выписал по объявлению: "Альбом красавиц - парижскийжанр", выписал "до востребования", на чужое имя. На конверте он написал,что отобрано у Коли.

"А вдруг попаду в больницу и будет здесь кто-нибудь рыться? Илиобыск?"

Коля был ученик Башкина. Да мало ли их, Коль всяких, Башкин знал, чтоему говорить в случае чего.

Что-то стукнуло за стеной, заворочалась старуха. Башкин быстро сгреботкрытки и смахнул в ящик. Прислушался. Сердце беспокойно билось.

"Да что такое? - думал Башкин. - Чего я в самом деле? Наверно, у этих,у маститых, у старика Тиктина, например, порыться - и не такие еще картинкинайдешь. Ходят "воплощенной укоризной", светлые личности, а сами, наверно,тишком, по ночам, не то еще... Скажи, каким пророком смотрит".

Башкин вызывающе, нагло глянул на портрет, что на двух кнопках виселнад кроватью.

"Для лакеев нет великих людей, - шептал Башкин, - потому... потому чтотолько они-то одни их и знают по-настоящему. И великим людям это оченьдосадно. Чрез-вы-чай-но".

Башкин порывисто полез в стол и вытащил оттуда тетрадь. Сюда онзаписывал мысли. Он написал:

"Великим людям досадно, что лакеи их отлично знают".

"Досадно" подчеркнул два раза.

Башкин собрал открытки и стал аккуратно всовывать в конверт. Он ихчасто пересматривал и теперь только заметил, что одна из красавиц былапохожа на знакомую учительницу рукоделия. Башкину стало неловко, что онаголая. Он теперь думал об учительнице: что она стареет, что отжила свойбабий век, что она пудрится дешевой пудрой и сама делает воротнички. Емупредставилось, как она по утрам торгуется с зеркалом, как ей больно, чтоничем не вернешь красоты, а на эти остатки никто не позарится. Разве изжалости. Он знал, как она пытается утешить себя, что она зато труженица. Иему так захотелось, чтобы учительнице было хорошо, а не горько, что слезыпоказались у Башкина на глазах. Он почувствовал, как теплая капляпокатилась по щеке. И сейчас же отвернулся к зеркалу, стараясь удержатьвыражение лица. Выражение было грустное, доброе.

"Нет, я все-таки хороший человек", - подумал Башкин и сталраздеваться.

На дворе уж светало. Мутно светало, через силу.

Стружка

ФИЛИПП Васильев был токарь по металлу. Неплохой токарь - три сполтиной зря не дадут. Мастер говорил про него:

- Даром, что молодой, а большой интерес к работе имеет.

Васильев знал, что мастер его хвалит, и хотелось, непременно хотелось,чтоб самому услышать, чтоб мастер в глаза признал его, Васильева, лучшимтокарем в заводе.

Мастер был усатый, мрачный, тяжелый, многосемейный человек. На словабыл скуп. Ходил по мастерской, жевал губами, руки за спину, и всепоглядывал. Спиной мастеровые его взгляды чуяли, не оглядывались, а толькониже наклонялись к работе.

Сдает мастеровой работу, Игнатыч обведет глазом, как будто рукойобгладит, а на мастеро-вого и не глядит, пожует губами и буркнет: "Ладно".Мастеровой дух переведет. А уж если глянет на мастерового, то так, чтотолько б на ногах устоять, - как будто крикнет на весь завод: "дурак ты искотина", - уж мастеровой хватает вещь, уволочь бы куда и самому бы с глаз.

Вот этого-то Игнатыча и хотел Васильев разорить на похвалу.

Все знали, что Игнатыч - любитель церковного пения и сам поет в хоре вПетропавловской церкви. А после обедни иногда заходит. И больше в ресторан"Слон". Васильев всю неделю старался. Все точил своими резцами, которыеберег и прятал. Точил как на выставку. И везло. Везло потому, что уВасильева был "талант в руке", всем естеством чувствовал размер. Он быстро,грубой стружкой, обдирал работу, не подходил, а подбегал к размеру