Когда стало темнеть, Филипп накинул пальто, снял с гвоздя чернуюпрошлогоднюю шляпу и пошел со двора. У ворот сидела на лавке Аннушка,грызла подсолнухи, болтала ногой и вбок глядела.
Филипп сказал:
- К вечеру достань большой самовар, взогрей: у меня гости будут.
Аннушка не повернулась, а чуть подняла голову в небо.
- Поняла? - сказал Филипп и зашагал прочь.
Филипп шел в город, в городе горели уж на улицах газовые фонари, иМосковская улица поднималась вверх, светилась двойным рядом. А над городомдышало туманное зарево от освещенных улиц. Гулянье только начиналось, имолодые парнишки попарно шли следом за подружками, и начинался разговор,через голову, бочком, смешками, словечками. Хозяйки сидели за воротами,смотрели на парочки, смеялись, раскачивались.
Филипп деловым шагом резал дальше и дальше, туда, в город.
В городе стихал уже грохот пролеток. Угомонилась деловая езда. Наостановке с бою брали вагон загородной конки. Веселые барышни в дешевыхшляпках и ухари конторщики в шляпах набекрень пирожком, с лакированнымитросточками. Они так были похожи друг на друга, что Филипп подумал: "Какони не путают своих писарей, хохотушки-то эти?"
Кучер нахлестывал лошадей. Обвешанный людьми, живая куча-вагондвинулся. Толпа не попавших махала зонтиками уезжавшим. Народу прибыло. Вэту-то гущу и вмешался Филипп. Он закурил и стал под навесом станции.
Второй вагон ушел с криком и гомоном.
- Здорово! - К Филиппу подошел молодой человек в кепке, в пиджакеповерх черной рубашки. - Давно?
- Вот второй вагон, - Филипп бросил окурок. Они вышли из толпы и неспеша пошли по тротуару.
- Дмитрий уехал, - вполголоса сказал человек в кепке, - полет надобыло сделать. К вам нынче другого пришлют. Есть одна товарищ.
- Баба, значит? - Филипп даже назад откинулся. - Это, знаешь, Фома,дело слабое.
- Брось - слабое. Другая, знаешь ты, баба... А не пойдет дело,переменим. Ребята-то сойдутся ли?
- Это уж будь покоен. Это у меня во! А за ней-то, за бабой, чисто? -Филипп глянул на Фому, переждал чуть. - А то у меня, знаешь, аккуратностьчтоб - за первый долг. Ведь семь месяцев работаем, - наклонился Филипп ксамому уху, - и хоть бы того - тень какая. То-то, брат. - И Филипп тряхнулвверх головой.
- Направо идем, - сказал Фома, - она в скверике ждет, вроде свиданье.Здорово образованная.
В скверике было полутемно. Тихие деревья отдыхали и, казалось,смотрели вверх, в небо. В темноте на скамейках густо чернели люди, по пескушаркали ноги, и липкое гудение голосов, громкого шепота, плавно понизу, авверху пристально горели крупные звезды.
Фомка шел по дорожке, вдоль круто подстриженных кустов, и вглядывалсяв людей на скамейках.
Вдруг он стал. Стиснутая соседями, на скамейке сидела женщина вкружевной косынке на голове.
- А здрасьте! - весело сказал Фома и потряс кепкой в воздухе. - Непройдете ли с нами для воздуху? Наденька встала.
- Будьте знакомы. Наденька протянула руку Филиппу. Филипп спешилвывести бабу на свет, к фонарям, чтоб поскорей глянуть, что она такое.
- Не идите так скоро, - сказала Наденька.
Голос сразу понравился Филиппу. Мягкий и настойчивый. Филипп сбавилшаг. Молодой человек в кепке отстал и растаял в народе.
ВЫШЛИ на улицы. Из окон кофеен выпирал на улицу свет, меледили тенямипрохожие. Что ни фонарь - Филипп взглядывал на Наденьку.
"Что-то будто постная какая-то", - думал Филипп. Наденьке от взглядовбыло неловко, и она смотрела то под ноги, то поворачивала головку всторону, и все не знала, как ей быть: деловито-строго, как учительнице, илиприветливо, по-товарищески. Филипп ждал, Наденька все молчала. Уже прошлото время, когда надо начинать разговор, и оба поняли, что разговора небудет. Наденька шла и все вертела головой.
"Гордится", - подумал Филипп. Яркий свет от витрин упал на Наденьку,осветил ее, с ног до головы обдал. Филипп увидал, что Наденька покраснела,что пышут Наденькины щеки.
И Васильев сразу понял:
"Это она меня стесняется". И спросил участливо:
- Вы в наши края первый раз, можно сказать?
- Да, тут я не была, - сказала Наденька, не поворачиваясь.
Сказала так, как будто она бывала уж в других местах и по таким делам.Ей не хотелось, чтоб знали, что она в первый раз.
- А у нас на Слободке хорошо, все свои ребята живут, заводские. Тольконарод малосознательный, - сказал Филипп солидно. - Темный, можно сказать,вполне народ.
Наденька молча кивнула головой и вспомнила, куда она положила бумажкус цифрами.
"Главное - цифры, - думала Наденька, - цифры всего убедительней".
- А про что вы им нынче будете говорить? - спросил Филипп. Филиппчувствовал себя как антрепренер, который ведет гастролера, и спрашивалпрограмму. Он не особенно надеялся на Наденьку.
- Я наметила о косвенных налогах и вообще о налоговой системе русскогоправительства. О том, что налоги, главным образом... Нам направо?
Улицы уже кончились, и далеко остался позади последний фонарь. ПередНаденькой была темнота, и вверху звезды мигали и щурились.
- Вот этим пустырем и пройдем, - сказал глухо Филипп. - Это я дляпроверки: не увязался ли кто? Гороховая личность, знаете? Тут темно, онпобоится нас потерять и будет нагонять, а мы и услышим.