Васильев шагнул в темноту, вперед. Наденьке было жутко. Одной с этимнезнакомым. Черт ведь его знает.
- Вы смело за мной, на слух, по шагам, - сказал из темноты голос.
Наденька встряхнулась, пошла. Пошла широкими шагами по каким-то мягкимкочкам. Они молча прошли шагов сто. Васильев стал. Наденька остановиласьтоже. Заколотилось сердце - что он сейчас будет делать? "Какая я дура, чтопошла сюда", - подумала Наденька.
Наденьке показалось, что рабочий прилег, может быть, крадется.Наденька прыгнула в сторону.
- Да тише, - досадливо шепнул Филипп. - Ну, нет его, чисто за нами, -сказал он громко. - Теперь можно говорить. Идемте. - Он опять пошел вперед.Наденька перевела дух. - Это насчет налогов, конечно, следует объяснить,какая тут хитрость подведена. А только это, товарищ, уж тем, что дошли дочего. А этим ребятам надо полегче, что поближе, про свое. Сказать бы протех, что управляют вот ими, то есть нами, сказать, рабочими.
- О роли либеральной интеллигенции? - спросила Наденька, она все ещетяжело дышала.
- Да нет! - с досадой сказал Филипп. - Этого они тоже не понимают Авот про мастеров хотя бы. Мастеров! Знаете? Такая сволочь, извините,бывает. Это ж самые гады и есть для рабочего человека. Самое что не можетбыть хуже.
Филипп шел впереди. Он не видел Наденьки и еле слышал ее шаги -мелкие, сбивчивые, и говорить было в темноте легко, вольно, как одному.
- Поставят вот такое чучело над тобой, накинут ему полсотни рублей, иходит он по мастерской, глаза выпуча. А чуть что - гляди, либо сбавит, либопрямо за ворота и шабаш. Разъелся, что паук.
Наденька, спотыкаясь, семенила сзади, по мягким кочкам. Она бояласьпотерять в темноте Филиппа.
- А налоги - это что? - слышала она голос впереди. - Это уж когдачеловек войдет... налоги там... локаут и все такое... А надо начинать чтоближе, со сволочи этой... Поразъедались. Как боров... и руки за спину...
- У меня намечено, - говорила Наденька, запыхавшись. Филипп зло ибыстро шагал вперед. - У меня на сегодня... а если успею, то я скажу ио.... о той роли... которую...
Наденька всю неделю готовила материал по косвенным налогам. Бумажка,где выписаны какие-то миллионы, была у нее запрятана в юбке, а про мастеровНаденька не знала, ничего не знала. И почему это он распоряжается?
- Баба! - сказал шепотом Филипп, с сердцем сказал и оглянулся втемноте на Наденьку.
Пустырь кончался, и впереди стали видны светлые оконца слободскихдомов.
ВИКТОР сидел в гостях у пристава. Семья пристава была на даче, иквартира захолостела: пыль и неурядица легли на всю обстановку.
В кабинете на подоконнике стояли тарелки с объедками от обеда. Написьменном столе на газете пухлой горкой лежал табак. Пристав врасстегнутом кителе ходил по грязному ковру и поминутно скручивалпапироски. Вавич сидел на кожаном диване и слушал пристава.
- Что главное? - спрашивал пристав. - Вот скажите мне: что главное? -Пристав затянулся, остановился перед Вавичем, расставив ноги. Левая рука заподтяжкой. Пустил дым в потолок. - Не знаете? Главное - вид. Вид - главное.- Пристав зашагал. - Полиция - это лицо города. Ну, въезжаете вы в город.Что вам в глаза бросается? Городовой. Если вот этакая замухрышка закорючкойтакой стоит, - пристав скрючился и скривил старческую гримасу, - ну, что?Город это? Сразу и решаете - мразь, а не город. Тетюши! А вот стоит молодецэтакий, - пристав выпрямился, - аккуратно одет, амуниция, - пристав провелрукой с плеча по животу, - этак орлом глядит. Ого! Вы подумаете, наверно,наверно, подумаете: ого-го! Да возьмите любой снимок. Кто стоит впереди?Ну, вид города, какого хотите? - Городовой! Граждане могут быть какиехотите, это случайные зеваки. Ну а если на первом плане какой-нибудьзолоторотец с обмызганной селедкой на правом боку - это уж извините,извините меня.
Пристав замахал руками и отвернулся, как будто Вавич собиралсяспорить.
- Ну хорошо. Вот вы околоточный надзиратель. Стоите дежурным на углу.Как вы будете стоять? Встаньте, встаньте, покажите. Бросьте папироску, - ипристав дернул Вавича за рукав.
Вавич встал. Встал по-солдатски.
- Ну и глупо! - Пристав фыркнул и махнул рукой. - Вот, глядите!
Пристав стал, отставя вперед левую ногу, чуть подняв вверх подбородок,правую руку зацепил большим пальцем за пояс брюк, левой рукой он как будтопридерживал ножны невидимой шашки.
Постоял так минуту.
- Вот надзиратель! - сказал пристав. Он отшагнул и указал на место,где только что стоял надзирателем. - Вот-с: картина! Ну, станьте.
Виктору было до слез неловко принимать позу, но он все же встал. Несвободно, но так, как стоял пристав.
- Взгляд, взгляд надо! Готовность и усмешка судьбе. И, батенька,одеваться, - продолжал пристав, когда красный Вавич сел на место, -одевайтесь с иголочки, с ниточки, и чтоб на вас ни пылинки, ни пятнышка.Дадут вам самый завалящий околоток, Ямскую слободку какую-нибудь, - и тамвы франт. Ботфорты носите - глянц, кавалерийский корнет. Начальствопроездом глянет и, будьте покойны, скажет: да такому квартальному тут неместо.
Пристав затеребил табак на столе, стал курить папиросу.
- Кителя - как снег, как мелом натерты. Фуражку три месяца проносил -вон к черту. Помните, что вы - лицо города!
Приезд или встреча. Кого в наряд? Самого нарядного. А у вас и фигура.У вас есть фигура.
Вавичу теперь самому захотелось встать, отставить ногу, палец за кушаки усмешку судьбе изобразить.
- И вот запомните, что я вам скажу, молодой человек: два главные