Пристав резко повернулся на каблуках и подошел к окну.
Виктор робко пыхтел папиросой. Вдруг пристав подошел вплотную кВиктору, наклонился и свирепо нахмурил брови. И, махая указательным пальцемперед самым носом Вавича, пристав прохрипел:
- Только надо знать, когда пустить одно и когда применить другое.Божже вас упаси перепутать! Божжже вас упаси, - махал пристав пальцем.
Вавич не решился попятиться.
- Так-с, - сказал пристав облегченно, - а теперь покурим.
- Да, да, - говорил Виктор, - вот только кончатся лагери, и я в запас.
- И отлично, и поезжайте. В своем городе - неудобно. Связи старые, этоможет стеснять при исполнении обязанностей. Всякое, знаете, может быть.
- Вы писали уже? - спросил Вавич.
- Это уж не беспокойтесь, это уж все будет сделано. Коли я сказал -место за вами.
- А все-таки: чиновники? полицейские - чиновники? - вдруг спросилВиктор.
- М-да! Конечно. Чины здесь гражданские, - раздумчиво ответил пристав.
В это время тяжелые сапоги затопали у порога.
- Кто? - гаркнул пристав.
- Гольцов, ваше высокородие!
- Чего принесло? - пристав сунулся к двери.
- Игнатов вроде горит.
- Какой Игнатов? В каком роде? - встревожился пристав.
- У москательщика Игнатова вроде пожар.
- Так и ждал, давно ждал. Ишь ведь, и погоду выбрал. Вели подавать,еду. - Пристав стал торопливо застегивать китель. Городовой просовывал подпогон портупею. - Простите! Вот изволите видеть. Всегда на посту. Поцелуйтеручку Аграфене Петровне! Живей, дурак, шапку, - крикнул пристав городовому.
Виктор вскочил.
- Честь имею, - козырнул в дверях пристав. У крыльца городовойподсаживал пристава в пролетку, и Виктор слышал, как он рявкнул в ответ:
- Так точно! Страховой на даче-с.
ТАИНЬКА шла в аптеку - кончились мамины капли. Был грустный, тихийвечер - осень вступала на небо. Ровным потолком стояли облака, и падалиредкие капли, как задумчивые слезы. Таинька спешила поспеть до дождя и всеже шла в дальнюю аптеку: посмотреть на народ. Тумба с афишами стояла науглу главной улицы. Деревянная, вся отвалилась назад, стояла, как баба взаплатах, выпятив вперед пузо.
Таинька глянула. Свежая афиша на желтой бумаге:
Концерт
Бенефис оркестра драматической труппы.
Таинька остановилась. Что-то стукало внутри.
Капельмейстер Дначек - рояль... сюита и что-то по-французски.Скрипка... вот,вот. Флейта - И. Израильсон, Шопен...
Дождь темными пятнами ударял по бумаге, а Таинька все стараласьр��зобрать французские буквы. В Дворянском собрании, в среду. Таинькапобежала в аптеку, не слышала, как дождь мочил ее, капал на открытую головуи свежей струей холодил темя.
Побежала назад и снова стала у тумбы, - бумага совсем почернела,вымокла, но Таинька увидала: И. Израильсон - флейта.
У Таиньки было спрятано два рубля, и Виктор еще брал у нее полтора.Таинька посмотрела в комод, на месте ли деньги. Таинька забегала дома,захлопотала около больной, стала пыль вытирать, цветы полила два раза, какбудто гости сейчас, сейчас приедут, а у ней не готово.
Таинька самовар в кухне ставила проворной, торопливой рукой.
Вошел Виктор - мокрый, грязь на сапогах, и рубаха облипла, обрисовала,как голый. Стал обтирать сапоги, спиной к Таиньке.
- Даешь честное слово? - звонко сказала Таинька, словно решилась начто. Виктор голову назад выворотил.
- Секрет? Не скажу, ей-богу. У тебя секреты, точно поповна какая
- Нет, а сделаешь? Дай честное слово.
- Ты говори - что, а то опять, как тот раз...
- Тебе ничего не стоит, говори: честное слово.
- Ну, расчестное. - Виктор бросил в угол тряпку и стал, растопырягрязные руки, перед сестрой.
- Я тебе дам два рубля, - Таинька оглянулась на дверь, - и ты у менярубль брал. Виктор кивнул головой.
- Ну, вот. Купи мне билет... на концерт... на все деньги, в самыйпервый ряд.
- А, вот что! - Виктор махнул рукой и забренчал в углу умывальником. -Вот приедешь ко мне, - говорил Виктор, не глядя на Таиньку, - так... так...того... хоть каждый день в театр.
- Ты чего это?
- А чего? Ничего: поступаю чиновником. Не здесь, конечно, не в нашихТетюшах этих.
- Говори, - сказала Таинька, - врешь. - Она махала самоварной трубой,и дым шел прямо в кухню. - Нет, а сделаешь, сделаешь, Витя? Только в самыйпервый.
В это время вошел старик.
- Дура, что ж ты - тараканов выкуривать? Самовара тут поставить неумеют... в этом доме.
Он вырвал у Таиньки трубу и стал старательно рассматривать, какойстороной надеть. Таинька выхватила и влепила трубу на место. Виктор пошелпереодеваться.
Он слышал, как бурчал отец, выходя из кухни:
- Да врет он тебе. Глупости. Какой там - чиновником...чино-о-овником!
К ЧАЮ Виктор вышел в белоснежной рубахе, туго стянутой в талии. Тугиескладки чуть петушком торчали сзади. Мокрые волосы лежали липким пробором.Лицо у Виктора было строгое, даже немного надменное.
Старик сидел в креслах и в ожидании своего большого стаканастарательно размазывал масло по ломтику хлеба. Таинька из-за самоварапоглядывала на Виктора быстрыми глазами.
- Нет, нет, - вдруг поднял руку Виктор, - сахару не клади, я самположу.
Таинька удивилась, осторожно передала стакан.
- Благодарсте, - сказал церемонно Виктор. Виктор положил кусок,другой, - всегда пил с двумя, - а третий, морщась, стал ломать пополам.
Таинька смотрела, посмотрел и Всеволод Иваныч. Старик отхлебнул чаю,обжегся и вдруг глянул на Виктора.
- Ты про каких там чиновников Тайке болтал?