Виктор Вавич - Страница 24

кричал. Таинька наспех, не доходя до фонарей, металась по тротуару.Красная, запыхавшаяся, как после бега, Таинька вошла в вестибюль, в говор,в бормотание толпы. Щеки у Таи горели, она разрумянилась и не узнала себя вбольшое зеркало, в котором вертелась, отражалась толпа. Но она обратилавнимание на эту девочку, красную, взволнованную и как будто бы в чужом, втяжелом платье. Только отойдя от зеркала, Тая догадалась, что это была она.Контролер оторвал купон и многозначительно сказал:

- Второй ряд.

- Мне все равно, - проговорила Тая, и поток людей втолкнул ее в зап.

Служитель в вицмундире с почерневшими галунами указал место - второйряд был почти пуст. Таиньке было неловко - вот такая, как была в зеркале,одна на виду. Она не оборачивалась, сжалась и крепко схватилась руками засиденье стула. Сзади гудела толпа, и Таинька слышала, как ближе и ближеподходит шум, как будто сзади накатывало море. Когда сбоку сел какой-тотолстый господин и стал вертеться с биноклем, Таинька немного успокоилась."Пусть подумают, что я его дочь".

На эстраде стояли пюпитры, и сзади у стенки прислонились контрабасылицом друг к другу, как сторожа-приятели. Черненький человечек расставлялноты по пюпитрам.

Таинька не глядела, она взглянула только тогда, когда вдруг всезахлопали и на эстраду вышли музыканты. Высокий блондин в пенсне вышелвперед и поклонился, важно, чинно, как профессор.

Теперь гул толпы смешался с криком настраиваемых скрипок. Таинькавздрогнула - ветерком порхнул пассаж флейты. Она глядела теперь, подавшисьвперед, и не видела его: густой строй скрипачей закрывал флейтистов.

Все примолкло Капельмейстер округло поднял палочку и замер. Таинькаповернулась, чтоб удобнее сесть, и стул громко пискнул под ней на весь зал.

"Боже мой, - подумала Таинька, - все слышали, и он, и как ему досаднои стыдно за меня".

Дирижер тряхнул головой и махнул палочкой. Ярко метнулись первыеаккорды Руслановской увертюры.

Тая смотрела на дирижера, и ей казалось, что он из воздуха высекаетэти звуки, а скрипачи только нелепо машут руками, чтоб не отстать.

Таиньке показалось, будто сразу настежь распахнулись широкие ворота, атам другой мир и все красивые, статные люди, которых она видала накартинке. Они заходили, задвигались, закрасовались, и вот течет всевзмахом, плавным лётом, и вдруг грусть задумчивая проплыла с улыбкой, и вту же минуту ее подхватила живая нота и, гордо выступая, обняла ипонесла...

Последний аккорд, и как будто треснул зал от хлопков. Полицмейстер впервом ряду, полуоборотясь, глядел на зал.

Таиньке казалось, что все это только подготовка, и как хорошо, каксладко ждать Израиля. Она забыла, что она на виду, что она красная, чтокоричневое платье одно во всем зале.

Таинька благодарно хлопала всем солистам: они товарищи Израиля, и онивсе добрые, и они готовят ему дорогу.

И вот черный Израиль, громко стукая высокими каблуками, вошел наэстраду.

На нем был короткий сюртук, галстук кривым крестом съехал набок.Таинька то опускала глаза, то взглядывала на Израиля. Дыхание почти стало уТаи, она редко и коротко переводила дух.

Флейтист поднял флейту. Манжеты вылезли из коротких рукавов. Он стоялв профиль, перед пюпитром, и казалось, что он придерживает флейтукрючковатым носом.

В зале в углу гудели голоса. Флейтист отнял от губ инструмент и,нахмурив брови, глянул в угол.

Говор притих, и только густой вздох пролетел по залу.

Рояль начал. И вдруг веселые, игривые ноты порхнули по зале, как будтотут над ним, над черным флейтистом, запорхали две светлых бабочки,запорхали в танце, сбиваясь и отлетая, и вот страстно забились, замерли стрелью. Флейтист выдержал фермато, зал вздохнул, и мазурка понесласьдальше, едва задевая воздух.

Израиль брызнул последним арпеджио. Зал секунду молчал, и вдруг вой,неистовый вой поднялся сзади Таи. Она боялась, что эти люди бросятся наИзраиля, она испуганно глянула назад. Мелькали руки, кто-то в задних рядахстал на стул и, приладив рупором руки, орал.

Полицмейстер встал и, придерживая рукой спинку кресла, повернулся кзалу. Полицмейстер поднял руку, новым взрывом ответила толпа. Полицмейстерснисходительно улыбался.

Израиль поднял флейту, и шум осекся. И сразу не верилось в тишину.

Израиль опустил глаза и, немного покачиваясь, начал, и в воздухе -казалось, из стен зала - родился звук; нельзя было определить, когда оннастал, казалось, он всегда был тут в зале: Израиль осторожно притянул егои закачал.

Таинькин сосед закрыл глаза, подпер биноклем толстую щеку и качался втакт мелодии.

Теперь еще больше бесились там, в задних рядах, и полицмейстер, сделавстрогое отеческое лицо, пошел по проходу к дверям. Таинька узнала мелодию -это то, что играл Израиль там, в мезонине, для нее. Таинька, сама того незамечая, встала и хлопала, вытянув вперед свои детские руки.

Израиль кланялся. Он странно дергал головой, как будто хотелосвободить шею из высокого воротничка.

В конце зала уж слышны были надорванные крики, назревал скандал.

Израиль вдруг перестал кланяться и замахал флейтой на публику,замахал, как палкой на гусей. Шум стих.

У дверей кто-то сдавленно крикнул:

- Не имеете пра...

Израиль стоял лицом к публике. Израиль положил руки на флейту. Всезамерли.

- Это-таки будет последний номер, - сказал флейтист на весь зал. Исейчас же махнул головой пианисту.

Он начал, опустив глаза, но вот стал поднимать, и Таинька увидала