Виктор Вавич - Страница 36

насмешливо; он был широкий, с широким лицом, и Саньке даже казалось, что онпокачивается от напряженной важности. Санька допивал наспех третью бутылку.Алешка пошел потолкаться в бильярдную, и Санька остался один на один срабочим. Саньку стало раздражать - с чего это такое презрительное величие:глядит иронически и молчит. Санька поглядел, куда б пересесть. Но сейчас жеспохватился: "Ни за что! Подумает, что не выдержал, удрал. Надо спокойно.Спрошу что-нибудь. Просто".

У Саньки мутилось в душе от хмеля, от обиды. Он, глядя рабочему вглаза, сказал:

- Вы на заводе работаете?

- Да, работаем, - сказал, не спеша, рабочий, - не баклуши бьем.

- А кто же баклуши бьет? - Санька нагнулся через стол.

- А те, кто не работает, - с расстановочкой ответил рабочий и солидночмокнул из кружки пиво. Он все насмешливо глядел Саньке в глаза. Глазаговорили: "Эх, вы, свистунчики!"

- По-вашему, студенты не работают? - спешил Санька. - Нет? Инойстудент бедней вашего. По урокам весь день легко, думаете, зарабатывать...и учиться?

- Как мы учились, так одни подзатыльники и зарабатывали, - и онназидательно помотал головой, - вот-с как! Три рубля зря не дадут. Мозуоли.- И рабочий сунул через стол обе ладони к самому носу Саньки. Он подержалих так с минуту.

- Студент тоже, - начал Санька - ...вы ведь не знаете... В это времяподошел молодой с кием в руке. Он налил себе в стакан пива и залпом выпил.

- Да-с, мозуоли, - сунул снова ладонь рабочий Саньке.

- Ты что, - спросил что был с кием, - форсишь или плачешься? Они тебевсе одно не пособят. - Он налил еще стакан. - Дай ты мне еще двугривенный -продулся, понимаешь? Да дай, что тебе - жалко? Я ж тебе в получку отдам...сколько за мной? Шесть гривен?

Но солидный глядел в стол и мотал головой.

- Черт с тобой, - сказал игрок. - На кий, не играю, - он передал кий,и какая-то рука схватила, унесла. Он стал переворачивать себе в стаканостатки из бутылок.

Санька долил из своей.

- Чего ты человеку мозолями тыкал? - заговорил игрок. - Студент толькои есть, кто за нашего брата. Тоже высылают, не надо лучше.

- Тебе пива налили, ты и пошел заливать, - сказал солидный.

- Да плевал я на все и на тебя вместе.

Он допил стакан и сорвался к бильярду. Алешка не шел, и Санька не могсидеть один с этим человеком, - он опять стал с усмешкой нажимать на Санькуглазами. Санька не мог собрать в себе сил, он не знал - заплакать ему илиударить бутылкой по голове этого человека. Санька вскочил, чтобы идти вбильярдную.

- А за пиво ваше мне, что ли, платить? Бутылки подкинут и гайда! -сказал рабочий. - Маменькины сынки!

У Саньки уж были слезы на глазах; он, что было силы, стучал о стол,звал полового.

Санька втиснулся в бильярдную. Народ густо стоял вокруг игры, гудели,подкрякивали шарам:

- А ну-ну. Ну, еще! Ах, черт! Ну, что скажешь?

Игрок прицеливался в рискованный шар, все на секунду стихали, мерилиглазами ход, шар с треском бил в лузу, - и опять гам.

- Так его! Теперь туза, туза режь.

- Не учи!

Санька искал Алешкину шинель. Алешка в углу, в табачном дыму, еле былвиден за толпой. Он горячо говорил с каким-то рабочим в черной тужурке.Рабочий смотрел вниз, улыбался весело и лукаво и одобрительно тряс головой- круглой, стриженой. Алешка ткнул рабочего в плечо и протиснулся к Саньке:

- Идем, идем, сейчас пойдем, - встревоженно-заботливо сказал Алешка.

- Выпить, выпить бы... совсем, - со злой болью сказал Санька; онобиженно, хмуро глядел вокруг.

Алешка кивнул рабочему, который не сводил с него глаз, взял Саньку подруку и потащил вниз. На лестнице рабочий догнал их.

- Знакомься - Карнаух, - сказал Алешка.

Карнаух дружески улыбнулся Саньке, и улыбнулся весело, глянул живыми,умными глазами, будто хотел сказать: "Вот сейчас штуку отдерем, никто незнает, мы одни".

- Выпить хотите? Насовсем? Простое дело: у стойки сотку столбыхнуть,пятак всего, а вино на пиво - диво.

Он распахнул дверь вниз. Внизу стоял такой густой рев, что Санькепоказалось, что не пробраться через это орево, будто забит весь воздухкриком, и больше места нет. Тут были все в поту, в жару, красные, все оралихриплыми голосами, чтоб расслышать друг друга. Кто-то с��ватил Саньку зашинель и кричал:

- Нет, пусть студент вот скажет, справедливо это или нет. Господинстудент! - Пьяный встал, качнулся, сосед толкнул его на стул.

В конце трактира сквозь дым и пар было видно, как человек стоял вовесь рост - взлохмаченный. Размахивал шапкой, разевал рот - песни не былослышно за стеной крика.

Карнаух впереди пробивал путь к стойке, и, когда Санька дотянулся домокрой скатерти с объедками огурцов и колбасы, там уж стоял бокал с водкой- "большая", как звалась эта мерка в трактире.

- Вали и пошли, - сказал Карнаух.

Он следил, как Санька неумело, глотками, пил водку, будто лимонад.

- Огурца пососите, - ткнул пальцем Карнаух. Но Саньке было противнолезть в эту тарелку, где грязными кружочками были навалены резаные соленыеогурцы.

У дверей саженного роста швейцар, в пиджаке и фуражке с темнымгалуном, стоял, лениво прислонясь к притолоке, и сплевывал на пол семечки.

На улице показалось тихо, как в могиле, даже уши тишиной заложило, асвежий воздух холодной водой какой-то чудился Саньке. Алешка вел его подруку и о чем-то говорил вполголоса с Карнаухом. Хмель грузно наседал наСаньку, подкашивал ему ноги. Он уж начинал спотыкаться, и Карнаух взялСаньку с другой стороны.

- Мозу-оли! - вдруг выдыхал Санька слово. - А если у меня... Алеша,пусти руку.

Санька растопыривал пятерню и, выпячивая губы, выводил голосом: