- Мозу-оли!.. Сволочь какая!
- Да ты не ори, - смеялся Карнаух, - мозуоля! Наступил ему кто?
Они с Алешкой вели Саньку по темным слободским улицам. Санькаспотыкался о мерзлые комья грязи. Его то бросало вперед, как будто он бежалс крутой горы, то вдруг откидывало назад, и он останавливался. Первый разон был пьян совсем.
Потом за какой-то порог зацепился Санька, чуть не упал - очень нехотелось вставать. Повис на чьих-то руках. Больно и тошно вонзилась лампа вглаза. Санька сел - черт его знает, что оно под ним было, но мутно головуклонило куда-то в омут, и вот понеслось и закружилось в голове. Санька сжалглаза, съежился, поджался, чтоб как-нибудь укрепиться в этом вихре, икоснеющей рукой поднял ворот шинели, - его трясло от холода мелкой, тошнойдрожью. И захотелось согреться, прижаться , и до слез стало жалко себя -как собака в осенний дождь в холодной грязи. И вдруг почудилось, как жарков ухо говорит женский голос, и где-то внутри тепло запело:
Пусть цветы мои,
Нежный аромат.
И так захотелось прижаться к теплому и чтоб кто-нибудь согрел ипожалел. Но все это острой секундой промахнуло в груди, и Санька провалилсяв хмельные потемки.
Сквозь муть, сквозь обрывок сна белой полосой прошло сознание,холодное, прозрачное, как утренняя вода. Санька, не открывая глаз, слушал,как осторожно звякала посуда и глухо говорили жующие голоса. Но думать былобольно и тошно: все равно, там увижу, что. И Санька перестал напрягатьвнимание, и как теплой водой его залил сон.
Наконец Санька открыл глаза. Прямо перед ним на грязных обоях весело иуверенно жило солнечное пятно. Казалось, шевелилась и дымилась мохнатаябумага. Санька, не двигаясь, глядел на живые разводы и пятна и слышалгустой, ровный голос колокола, далеко за окном.
Звякнула щеколда, и незнакомый голос осторожно спросил:
- Что, все спит?
- Полным ходом заваливает.
"Где это я?" - подумал Санька. Без страха подумал, с тягучиминтересом, и пошевелился.
- Да не! Валите, спите, - услыхал он над собой.
Санька поднял больную голову и огляделся. Совершенно незнакомаякомнатка, и совершенно незнакомые люди. Санька растерянно спешилсообразить, как он сюда попал. Он смотрел то на молодого в чистой белойрубашке в полоску, то на другого постарше, что снимал пальто и живымизаигрывающими глазами глядел, теребил Саньку.
- Скажите, вы не знаете, где это я? - сказал Санька и сел на кровать всвоей шинели с поднятым воротником.
Оба человека рассмеялись. Молодой парнишка гоготал в голос.
Санька мотал головой, голова трещала, и тошная муть поднималасьизнутри.
- Голова? - спросил участливо старший. - Враз поправим. А мозоля неболит? - И он засмеялся.
Как в открытое окно, сразу глянул на Саньку "Слон", гомон и звон.
- А Алешка?
- Алексей ушли, - сказал молодой парень и переглянулся со старшим.
Но старший рылся уж в карманах пальто, лазил по кармашкам тужурки,брякал медяками.
- Сейчас поправим.
- У меня деньги есть, - сказал Санька через силу и полез в тужурку.
- Не надо, зачем? Новое дело. Мы сейчас!
- Сорок семь... Полтинник надо. Да говорю - не поверит она, - слышалСанька, как сговаривались хозяева.
- Ну, давайте три копейки, коли есть, и квит. Санька хотел достать ирассыпал по полу мелочь. Молодой сорвал со стены шапку и выбежал.
- Сейчас я чайник поставлю, - сказал старший и выскочил следом, бренчажестяной крышкой. Санька снова повалился на кровать.
САНЬКА сидел за столом, против окна, на солнце. Он ежился в шинеливнакидку. Дмитрий Карнаух сидел в углу, наливал чай. Солнце просквозилозолотую струю, и пар, переваливаясь, не спеша, крутясь, поднимался в луче.
Полбутылки водки и толстая граненая рюмка стояли перед Санькой. Емутепло было смотреть на чай, а Карнаух кивал на бутылку:
- А вы вторую! Ни черта, что не лезет, а вы ее нахально. Ей-богу,налей! - крикнул он парнишке. Санька, содрогаясь, выпил вторую, он никогдане опохмелялся.
- Да, да, - говорил Карнаух, подставляя Саньке стакан, - нарядили мыего в твинчик, поверх надели дипломат, вроде бушлатика, я ему брюки своидал, шапку-невидимку, и стал наш Алешенька вроде кузнеца Вавила, - иКарнаух загоготал, - смех, ей-богу! Паспортина железный. Он мне в "Слоне"говорит: "Полет надо делать". Я ему говорю: "Вались ко мне и утром шагай доИвановки", там на машину и понес. Там люди есть.
Санька держал стакан чаю, жег и грел руки.
- Фартовый, - сказал парнишка, дуя в блюдце. - А вы вместе учитесь?
- Да! А стойте, - вдруг живо сказал Карнаух и лукавой искрой бросил наСаньку, - вот-вот. Я про червяка.
- Да ты брось, - сказал паренек, - у человека голова болит, и ты счервяком своим! - И подсунул свою чашку Карнауху.
- Да чего, пускай они пьют, а я буду рассказывать, - Карнаухнаслонился на стол. - Вот червяк, - он вытянул указательный палец, - иэтого червяка я в землю. - Карнаух накрыл палец другой рукой, крепко прижалладонью к скатерти. - И вот ему ползти. А, что ты скажешь?
- Да брось ты, пристал! Налей чаю-то!
- Сам наливай, - бросил Карнаух, не обернувшись; он в самые глазаглядел Саньке. - И вот сзади тебя земля, спереди земля, с боку, с другого.А ему ползти. Кабы в запасе был кусок пустопорожнего места, так он бысейчас землю туда бы пересовал и сверлил бы ход вперед. А? А ежели вотвплотную, - и Карнаух прижал со всей силы палец, так что скрипнул стол. -Поползет он? Нет? - И он щекотал Саньку своими живыми зрачками.
- Должен поползти... - сказал Санька, помедля.