Виктор Вавич - Страница 41

дверь в темноту, - тревога давила, спирала дух, он едва на минуту угомонилпса и услыхал из темноты:

- Заказное!

Всеволод Иваныч сбежал со ступенек, стукнулся в темноте прямо опочтальона, туфли липли, слетали в грязи. Всеволод Иваныч напялил очки,дрожали его руки, долго искал чернила, долго не мог понять, где надорасписаться, - почерком Виктора, четким, канцелярским, с писарским форсом,был написан адрес на письме, что лежало в разносной книге. Наконец ВсеволодИваныч справился. С двугривенным и книгой, под лай собачий, спустился он влипкую грязь к почтальону.

- Вот и... вот, - ловил он впотьмах руку почтальона, чтоб ткнуть книгуи двугривенный.

Всеволод Иваныч в столовой под лампой вскрыл письмо и не мог читать.Он утирал под очками глаза, бумага прыгала в руке. Он положил ее наскатерть и стал разбирать: "Любезный папаша, - писал Виктор. - Я уезжаю и вэтом моем письме прощаюсь с вами. Я спешно еду на службу, чтоб зарабатыватьсебе независимый хлеб. Мы с вами диаметрально не сходимся во мнениях. Но янадеюсь, моя попытка стать на самостоятельные ноги заслужит в будущем у васуважение. Передайте мой глубочайший поклон маме. Я крепко ее целую, и пустьона, милая, не тревожится, скажите ей, что мне очень хорошо и что, кактолько смогу, приеду, ее поцелую сам. Пусть будет покойна.

С почтением В. Вавич".

"Нет, нет! Не образумил я его. Не сумел, не сумел, - шептал старик. -Отпугнул". Он глядел на это письмо, написанное острым почерком штабногописаря, и на "вы", и "независимый хлеб", и "диаметрально расходимся".Первый раз на бумаге. Как будто что в лоб ударило Всеволода Иваныча, - ктоже это пишет? Это Витя, мой, наш Витя, Виктор. Как же он не видал, какупустил, не заметил, когда, как сделался тут в доме, под боком, на глазах -готовый человек, тот самый, из которых и делаются паспортисты,телеграфистки? Это ударило в лоб Всеволода Иваныча. Он сидел на стулепрямо, свесив плетьми руки, и глядел в стену неподвижными глазами. И на"вы" пишет, противно, как пишет зять лавочнику: "любезный папаша". ВсеволодИваныч перевел дух.

- Что там? - слабым голосом, через силу, окликнула больная из своейкомнаты.

Всеволод Иваныч вздрогнул. Он встал и поспешно зашагал в мокрых носкахк жене.

- Вот, милая, Витя письмо прислал, - выпалил Всеволод Иваныч. - Наслужбу, на службу поехал. Спешно вызвали, понимаешь, место ему... не успелпроститься. Место вышло, - приговаривал Всеволод Иваныч.

- Слава тебе, Христе! - вздохнула старуха. - Дай ему, Господи, - и онаподняла левую руку и стала креститься.

Парализованная правая бледной тенью вытянулась поверх одеяла, белая, вбелом рукаве кофточки, при мутном свете лампочки.

- Дай ему, Господи, - шептала больная, - дай Витеньке.

И Всеволод Иваныч вспомнил, как Виктор написал: "пусть она, милая, нетревожится". "Для нее нашлись слова, нашлось сердце", - залпом подумалстарик.

Он стал целовать бледную старушечью руку с жаром раскаяния, как давнокогда-то, после первой измены, он целовал руку жены, и шептал, задыхаясь:

- Велел Витя целовать... тебя... поцелуй, говорит, ее, милую...хорошенько, говорит... тысячу раз, говорит.

Старуха с трудом подняла левую руку, старалась ею поймать мужнинуголову, не доставала, а он не видел, он прижался щекой к беспомощной белойруке и мочил слезами кружевной рукав.

Колеса

ВИКТОР катил в вагоне. Колеса под полом урчали, и весь вагоннаполнился шумом движения. Колеса стучали на стыках рельсов и отбивалиВиктора все дальше, дальше от отца. Было чуть жутко, но все же Виктортайком от себя радовался, что стелется сзади путь. Он охотно хватал у дамбагаж, совал чемоданы на полки и после этого говорил дамам "мерси" икланялся.

- Вас дым не обеспокоит? - говорил Виктор, доставая портсигар, -отделение было для курящих. Но Виктор вышел на площадку и стал глядеть встекло.

"Читает теперь родитель, - думал Виктор про письмо. И письмо казалосьему длинным, казалось, что все там написано, что если рассказывать, такполчаса надо говорить и не перескажешь. - Прочел или еще нет?" И хотелось,чтоб уж прочел. А в окне мелькали черные от дождя избы, сонной понуройбровью сползли соломенные крыши.

Сырая земля, мокрая, дремлая, пологими горбушками уходила от рельсов вслезливую даль туманную.

На полустанке Виктор выскочил, хотел купить яблок и угостить дам ввагоне. Всем дамам поднести, как в салоне. Грязное месиво стояло заплатформой, и в этом месиве бродили - полголенища в грязи - пьяные мужикиоколо телег, все в мокрых сермягах. Урядник торчал поверх базара на кляче,и лениво чмокала кляча ногами в липкой грязи.

Никогда не видал Виктор осенней деревни, знал только летние маневры.Рота бьет ногой по пыльной деревенской улице, с песнями, с гиком, и бабывыскакивают из ворот на лихие мужские голоса.

Поезд свистнул, тряхнулись лошаденки на базаре.

В вагоне было тепло, пахло махоркой, казармой, и от этого особенноприветливыми показались Виктору дамы. Он роздал два десятка яблок, чтокупил на платформе. Виктор знал уж, что родитель теперь, наверно, прочелписьмо и что все кончено и решено накрепко, наглухо, что окончательноначалось новое.

Виктор болтал с соседками, и сам не видел, как все в одну, в самуюострую точку вел весь разговор.

- Вот базарчик и вот урядник, извольте видеть. Дон Кихот форменный, ивсе пьяно. Разве так можно? Это разве полиция?

- Да... что уж там полиция. Ему бы взяток только нахапать, о томтолько, небось, и думает, - и дама махнула рукой.