Виктор Вавич - Страница 45

захотелось пойти туда, ходить по комнате, и чтоб он спрашивал. Наденькаясно видела стриженый затылок и Филиппову руку с искалеченным ногтем набольшом пальце.

Бородач

- ЧТО, начал? - сказал себе под нос служитель, когда на третий день онуносил пустую кружку из камеры Башкина.

Башкин стоял лицом к забитому окну, засунув зябкие руки в карманыпальто. Башкин чуть не заплакал с обиды. Он шагнул в дальний угол камеры,где он пуговицей от пальто ставил черточки на стене... Он отмечал дни.Приносили утренний паек, и Башкин ставил пуговицей метку. Он отметил место,где должна прийтись пятая метка, и здесь поставил крест. Это значило, чтона пятый день он должен умереть от голода. Он любил этот угол, он ходил покамере и посматривал на этот крест, и тогда слезы удовлетворенной обидытепло подступали к горлу. Придут, а он вытянулся посреди пола. Гордый труп.Будут знать.

Теперь это пропало. Башкин сам не заметил, как, шагнув мимо кружки, онущипнул кусочек - самую маленькую крошку черного хлеба. Потом подровнял,чтоб было незаметно... Тупое отчаяние село внутри тяжелым комом, как будтоподавилась душа.

Башкин сел на табурет, поставил локти на стол и крепко зажал ладонямиуши. Смотреть на пометки в углу теперь нельзя - крест корил и мучил. Башкинсидел, и холодным ветром выла тоска внутри.

Вдруг он услышал ключ в замке, отнял руки, испуганно оглянулся.Надзиратель распахнул дверь и крикнул с порога:

- Выходи!

Башкин все глядел испуганно.

- Выходи, говорят, - и надзиратель резко мотнул головой в коридор.

Башкин запахнул пальто, сорвался к двери.

Другой служитель уж подталкивал его в поясницу, приговаривал:

- Пошел, пошел, жива!.. Направо, направо, пошел, на лестницу!

У Башкина колотилось сердце и запал, куда-то провалился дух. Он шагалчерез две ступеньки.

Опять коридор, служитель быстро из-за спины открыл дверь. Параднаялестница с ковром и на площадке трюмо во всю стену: Башкин мутно, как начужого, глядел на свою длинную фигуру в стекле.

- Стой, - сказал служитель и толкнул трюмо.

Трюмо повернулось, открыло вход, служитель за плечо повернул Башкина итолкнул вперед. Башкин слышал, как щелкнула сзади дверь. Служитель ужтолкал его в поясницу. Они шли по паркетному натертому полу, по широкомукоридору.

- Пальто снимите. Шапку тоже, - Башкин был в парадной прихожей. Дважандарма сухими, колкими глазами оглядывали его. Служитель ушел. Башкинкоротко и редко дышал. Колени неверно гнулись, когда пробовал ступать. Онопустился на деревянный полированный диван, что стоял у стены.

- Встаньте, тута вахтера место, - сказал жандарм. Башкин дернулся,вскочил, в голове завертелось, он ухватился за косяк дверей.

- Проси, - сказал из коридора круглый мелодичный тенор.

- Пожалуйте, - сказал нарочито громко жандарм и зазвенел шпорамивпереди Башкина. Он отворил дверь и, цокнув шпорами, стал, пропуская впередБашкина.

Огромный кабинет, высокие окна, ковер во весь пол, мягкие кресла. Устола стоял жандармский офицер, гладко выбритый, с мягкими русыми усиками.Он приветливо улыбался, как почтительный хозяин.

- А! Господин Башкин! Семен... Петрович? Очень рад. Присаживайтесь.

Офицер маленькой холеной ручкой указал на ковровое кресло у стола.Томно звякнули шпоры.

Башкин поклонился, шатнувшись на ходу вперед, и опустился, плюхнулся внизкое кресло. Он тяжело дышал. Он взглядывал на офицера, будто всхлипываяглазами, и снова упирался взглядом в ковер.

- Плохо себя чувствуете? - спросил учтиво и ласково офицер. - А мысейчас скажем, пусть нам чаю дадут, - и он нажал кнопку на столе.Мельхиоровую фигурчатую кнопку.

- Подай нам сюда чаю, - приказал офицер, когда цокнул шпорами в дверяхжандарм.

Офицер уселся в кресло, за письменный стол. Башкин мутными глазамиводил по малахитовому письменному прибору, по белой руке с перстнем.Перстень был массивный, он, казалось, отягощал миниатюрную ручку.

- Что, там так скверно? - спросил офицер участливо. - Но все это,вероятно, недоразумение. Мы сейчас с вами это попытаемся выяснить.

- Да, да, недоразумение, - потянулся к офицеру Башкин. - Совершенноничего нет, я не понимаю.

- Поставь сюда, - сказал офицер жандарму и очистил место на столеперед Башкиным. Дымился горячий чай, блестели поднос и серебряныеподстаканники. - Видите ли, недоразу-мений сейчас множество. И во все этидела впутывают огромное количество совершенно непричастного народа. Вы себене представляете, какое количество. Что ж вы чаю-то - простынет.

Башкин кивал головой, слабой, взлохмаченной.

- Вы войдите в наше положение, - продолжал офицер, придвигая свойстакан. - Нам приходится разбираться... Вы не социалист? Простите, я ненастаиваю. Но я сам отчасти разделяю эти взгляды. Вас это, может быть,удивляет. Что ж вы сахару?

- Нет, почему же, - бормотал Башкин, силясь ухватить серебрянымищипчиками кусок сахару.

- Правда, вы можете понять это; ведь вы философ. Да-да! Простите, я послужбе должен был познакомиться со многими вашими мыслями.

Башкин покраснел. Он чувствовал, как кровь шумит в ушах и горит лицовсе больше и больше.

- Вы простите, вы этого, может быть, не хотели, но меня многие вашисуждения поразили глубиной их смысла. Вы не курите? - Офицер поднес Башкинуширокий серебряный портсигар. - Так, видите ли, сейчас так много простобеспокойных людей, просто такой молодежи, которая особенно тяжелопереживает свой возраст, когда людям надо перебеситься. Конечно, всякомувольно сходить с ума по своему вкусу. Не правда ли?