Офицер дружески улыбнулся. Башкин поспешно закивал головой.
- Да, так извольте беситься за свой счет. И ведь из этих молодых людейпотом выходят отличные прокуроры, профессора, врачи, чиновники... Да-с. Ну,а зачем же за ваш темперамент должны отвечать другие? Вы не понимаете, очем я говорю?
Башкин во все глаза глядел на офицера, прижав стакан к груди.
- Я говорю про то простонародье, которое является каким-то страдающимматериалом для упражнений... я сказал бы - выходок. Помилуйте, из господ!Образованный! Студент! Как же не верить? И он верит, а наш Робеспьер сыплети сыплет. И семейный бородач начинает проделывать Прудона от самого чистогосердца. И бородач попадает в Туруханск,- а куда ж его деть-то, коли емумозги повредили, - а студент уж, гляди, с кокардой ходит. Женился ибезмятежно получает чины и казенное жалование. И вспоминает за стаканомвина грехи молодости. А бородач... Ведь вы представляете себе, чтопроисходит?
Тут офицер глубокомысленно взглянул на Башкина, и даже несколькострого, и помешал ложечкой в звонком стакане.
- Да-с. А на бородача плевать, со всем его вихрастым потомством, совсеми Ваньками и Марфутками. - Офицер грустно помолчал, глядя в стол. - Такнадо же кому-нибудь о нем подумать, об этом простонародье, а не игратьрусским открытым, доверчивым сердцем. Не чудесить судьбой серьезных ичестных людей. Бейте лучше зеркала в кабаках, коли уж так там у вас силывзыграли. Нас вот ругают наши демократы доморо��енные, а поверьте мне, чтомы-то, презренные жандармы, пожалуй, ближе чувствуем... Гм... да. Так вот,что вы мне на все это скажете, Семен... простите... да, да, Петрович! Таквот, Семен Петрович... - Офицер встал из-за стола и прошелся по ковру. Иопять томно позванивали его шпоры.
- Да, да, - говорил Башкин, - я во многом отчасти согласен с вами. -Башкин умным взглядом вскидывался на офицера. Ему так приятно было видетьдневной свет, так хорошо было в чистой комнате, мягкое кресло, чистыйстакан, и по-настоящему с ним говорит этот офицер, которого боятся этижандармы, что толкаются, рычат на Башкина. Ему казалось, что вот, наконец,его освободил от дикарей, из плена сильный и культурный европееец. И всеэти три дня показались Башкину диким сном, как будто он случайно провалилсяв яму, а теперь вышел на свет. Конечно, те дураки ничего не понимают ишпыняют его, будто он разбойник с большой дороги. - Да, да, я все понимаю,во многом, - говорил Башкин, благодарно кивая головой.
Он даже приободрился и откинулся слегка на спинку кресла.
- Я так и надеялся, что вы меня поймете. Поэтому я так откровенно свами и говорил. Да, так вот, о Марфутках. Кому-нибудь же надо об нихдумать. Надо ведь кому-нибудь это дело делать. Но делать его с плечанельзя. Вы согласны?
Башкин мотнул головой.
- Ну вот видите. А то вот получаются такие истории вроде вашей. Чего жтут хорошего? И тут надо разбираться в каждом индивидуальном случае... Иразбираться раньше чем действовать. Нет, вы не спорите?
- Нет, нет. Совершенно верно. - Башкин допил последний глотокхолодного уже чая и осторожно поставил стакан на блестящий поднос.
- Так вот, мы одни не можем. - Офицер остановился, слегка наклонясь кБашкину. - Одни мы не можем, - повторил офицер вполголоса и погляделБашкину в глаза. - Здесь нужен тонкий человек. И вы - вы психолог. Вытонкий психолог. Я с такой радостью это заметил, читая ваш журнал. Да, да,это совсем не комплимент, это правда. Я много видел людей...
В это время на стене резко позвонил телефон.
- Простите! - И офицер взял трубку. - Так... так, - говорил офицер втелефон, - очень, очень симпатичное впечатление. Слушаю, вашепревосходительство. Сию, сию минуту иду... Вы меня простите, на несколькоминут. Жаль, мне так интересно с вами, - и он заторопился к дверям.
Башкин остался один. Он глотнул последние сладкие опивки из своегостакана. Он так радовался, что спокойно можно сидеть в этом кабинете, чтотут его не посмеют тронуть те, особенно после того, как офицер так с нимговорил, как с человеком, равным по положению. По-человечески говорил.Дверь отворилась. Башкин оглянулся, улыбаясь для встречи. Жандарм,сощурясь, глядел из полутемного коридора. Башкин нахмурился.
- Вы здесь чего же? - спросил жандарм с порога.
- А вот я жду господина офицера. - сказал Башкин и отвернулся к окнам.
- Пожалуйте сюда! - приказал жандарм. - Выходите! Башкин оглянулся.
- Ну! - крикнул жандарм и решительно мотнул головой в коридор.
- Так я же говорил... - начал Башкин, шагнув к жандарму.
- Выходите, выходите, живо, - жандарм нетерпеливо показал рукой. -Марш.
Башкин вышел в коридор.
- Одевайтесь! - жандарм толкал его к вешалке.
Тот же служитель, что привел его из казармы, ждал в передней. И опятьБашкин почувствовал у поясницы жесткую руку и без остановки зашагал впередислужителя. Он опомнился только, когда узнал подвальный коридор.
"Он вернется, а меня нет, им достанется", - думал Башкин, сидя насвоей койке. Лампочка мутно краснела сверху.
Утром принесли один только кипяток. Хлеба не было.
- Вы хлеб забыли дать...
Служитель шагнул к двери, не оборачиваясь.
- Хлеб, я говорю... не доставили, наверно, сегодня, - сказал ласковоБашкин.
- А ты что, дрова, что ли, колол, чтобы тебя кормить, - пробурчалслужитель, запирая дверь.
В обед принесли краюху хлеба: кинули на стол.
Башкин с койки глядел из прищуренных глаз: путь думают, что спит.
ТАНЯ проснулась рано. Белые шторы рдели от раннего солнца, и мухи