Виктор Вавич - Страница 56

- Так, извините, ведь это же печать, это же имеет общественноезначение. -Тиктин наступал на бухгалтера и бил тылом руки по газете. -Национализм? Озол - русский? - Тиктин сделал грозную паузу. - Хмелевский -русский? Я спрашиваю. Дзенкевич, Мюллер, Анна Христиановна? Так вот, невидеть этого, - чеканил слова Тиктин.- Это скажите мне: чей национализм?Тех, кто только одну свою нацию и видит. Так зачем врать-то? - И Тиктинпотряс скомканной газетой у самого носа бухгалтера и решительно, комком,швырнул газету под стол.

Бухгалтер смеялся.

- Я горячусь, потому что пошлость, пошлость сплошная, - говорил,переводя дух, Тиктин. И толкнул газету ногой.

- Да вы спросите, - все смеясь, говорил бухгалтер, - вы их спросите:есть ли хоть один русский в конторе у Брунштейна, у Маркуса? Да пойдите -найдите хоть одного русского приказчика хотя б у Вайнштейна.

"Мысль!" - подумал Тиктин. И как будто отлегло. И он сказал добрым,резонным голосом, как будто от усталости;

- Да нет, помилуйте, итальянцев я ж могу ругать? Даже ненавидеть! Атут почему-то обязан все время под козырек, - Тиктин вздернул плечом.

- Да наплюйте, Андрей Степаныч, ей-богу.

- Да нет! Наплевать, конечно. Но если вся наша общественность вот вэтаком вот... - и глянул под стол. - Так, значит, Никитин извещен? - сказалАндрей Степаныч, садясь за стол. - Отлично.

Бухгалтер вышел.

- Просить? - просунулся курьер.

- Погоди, - Тиктин встал, обошел стол и, оглянувшись на дверь, поднялгазетный ком и засунул в корзину.

- Почему я обязан? - говорил про себя Тиктин, выходя из кабинета.

- Александр Андреич были, - подошел курьер.

- Где же? Когда? - сказал Тиктин, оглядываясь.

- Я спрашивал, - завтракали, не велели принимать.

- Ну? - спросил Тиктин, раздражаясь.

- Пождали, пождали и ушли.

- Фу! Глупо как, - и Андрей Степаныч нахмурился. Вспомнил записку:"десять рублей дозарезу". - Обиды уже? Здрассте, не хватало, - бормоталТиктин, шагая. - Да почему я обязан, черт возьми? - и Тиктин повел плечами,будто сбрасывал тулуп.

Он, нахмурясь, вошел в зал. Взглянул на служащих, на спину бухгалтераи сейчас же сделал беззаботное лицо.

"Еще подумают, что из-за этой ерунды хмурюсь".

По дороге домой Тиктин твердо смотрел перед собой и тщательно, неспеша, отвечал на поклоны. Шел, чувствовал свою широкую бороду, будто емупривесили ее всем ее волосатым объемом. Тиктин, не поворачивая головы,осторожно трогал глазами лица прохожих.

"Действительно, сколько еврейских лиц?" - подумал Тиктин, в себя, подшубу.

Не буду

- ВЫ ЗАНИМАТЬСЯ? - спросила Таня. Филипп топтался на коврике, вытираяноги и в полутемной прихожей взглядываясь в Таню. Таня шагнула и подплылапо скользкому паркету. Повернула выключатель и упором глянула Филиппу вглаза. - Заниматься? - А сама так подняла брови, как будто в ответе всясудьба Филиппа.

В квартире было по-пустому тихо. Филипп поглядел на свои ноги и ещераз ковырнул половик.

- А что? - сказал, наконец, Филипп, передохнув.

- Говорите прямо: заниматься?

Таня была в блестящем черном шелковом платье - как в доспехах. Краснымогнем горела на груди брошка. Змеей бегал свет на черных тугих рукавах.

Филипп покраснел.

- А что, ее нет? Не будет нынче? - И Филипп глядел на Танины волосы,зачесанные, ровного орехового цвета. И Филипп видел, что их нельзя тронуть,что, как на картинках, не для него.

Таня молча глядела, как краснел Филипп, потом повернулась и кивнулаподбородком на дверь:

- Сядьте там и подождите. - Повернулась, пошла тонкими каблучками позеркальному паркету, и черным факелом шло внизу отражение. И Таня пропала взеленом мраке коридора. Филипп шагнул в темную дверь, нашарил на притолокевыключатель. Вспыхнул свет, и сразу встали вокруг богатые кресла, блестящийполированный стол на фигурных ножках, атласный диван, стеклянным пузыремвздулись часы на камине.

Филипп сидел на кончике кресла со своими серыми книгами и смотрел, кактихо стояли пальмы со строгими листиками. Он прислушивался, не стукают лиТанины шаги. Но было совершенно тихо. Прошло минут пять. Волшебно блестелполированный рояль в углу, и стол гордо, высокомерно ставил на паркеткаждую из четырех резных лап.

"Большое дело, подумаешь", - тряхнулся Филипп. Он потянулся к столу истал перекидывать толстые страницы альбома. Важные господа и дамы гляделисо страниц. Филипп с опаской опрокидывал страницы дальше и дальше. Искал,искал - вот она. Таня глядела с портрета прямо в глаза, открыто и просто.Филипп повернул альбом поудобнее.

"Вот с такой бы..." - подумал Филипп и сказал вполголоса:

- Нет, почему - заниматься?.. А спросить просто напиться, это всюдуможно. - Филипп встал, вышел в коридор и громко зашагал туда, куда скрыласьТаня. Он шел по темной комнате, где-то впереди ему мерещился мутный свет. Ивдруг из темноты веселый голос:

- Вы чего ищете?

- Да напиться, - сказал Филипп, и слышно было, что улыбался.

- Хотите с вареньем?

И Филипп слышал, как зашуршало шелковое платье. Зашуршало, повторяя,обозначая ее движения в темной тишине. Легко стукнули каблучки, как будтоодни туфельки шли без ног, и на Филиппа пахнуло запахом духов. Томнымзапахом и свежим, будто что вспоминаешь хорошее. Таня в темноте звякнулаграфином, еще чем-то, и вот зазвонила, запела ложка в тонком стакане.

- Пейте. Попадете в рот? Вот, вот, берите.

Филипп захватил Танины пальцы со стаканом и чуть - самую малую чуточку- придержал в своих.

В это время заурчал слитной дробью звонок в прихожей. Танявыскользнула в двери, Филипп вертнулся ей вслед и видел в полутемных дверях