- Это самое, - вместе сказали Груня с Тайкой. Израиль свистал верно,точно, свистал, как будто инструмент был у него в губах.
Сонный свет мутной шапкой стоял над городом. Брызнули из-за поворотаогни. Теплый гул от улиц. Израиль оборвал свист.
- Смерз в ноги, страшное дело! - Он соскочил с саней и побежал рядом.- Стой, извозчик, - крикнул Израиль. - Имеешь рубль. - Он ткнул извозчикумонету в мерзлую рукавицу и побежал на тротуар.
Тая кивала головой в платочке, Израиль снял котелок и похлопал им поруке на отлете, в воздухе, а волосы дыбом стояли на голове, как втораяшапка.
Тая глядела в колени и счастливо молчала. И все стоял в ушах, вседышал в груди мотив, и казалось, что не там едут, где едут, и не тудаприедут.
- Не проехали мы? А? - крикнула Груня, и Тая вздрогнула. Мимо их оконехали, и красным светом чуть веяло от маминого окна.
Груня наспех совалась в кошелек.
- Беги, беги, - говорила Тайке.
Скрипнул снег, взвизгнула мерзлая калитка и звонко хлопнула за Таей.Не раздеваясь, мерзлыми пальцами звякала ламповым стеклом и слышала, какзашевелилась, заскрипела кровать под старухой. Рявкнул пес, взвизгнул -видно, Груня кинула снегом, - и лампа, жмурясь, трещала, а Груня ужевмахнулась в комнату, и Тайка успела кивнуть на дверь. Как была, не скинувшубы, двинула морозная Груня и с широкого шага стала на колени у изголовьякровати.
- Пришла я и пришла, - говорила, запыхавшись, Груня и ловила старухинуруку, наугад, на память, в красной полутьме лампады. - Груня я, Груня.Викторова Груня, - и жала жарко бесчувственную руку. Поцелуем давила и всеговорила: - Груня я, Груня, Викторова Аграфена.
- Дай глянуть-то... поди, милая, сюда, - и старуха здоровой рукойгребла Груню за мокрую шапку к себе и целилась попасть губами в губы.
Жаркое-жаркое тянула к себе старуха. Она не видела лица, только чуяладыхание, жаркое, громкое, и плотными губами придавила Груня старушечьи губыи закрыла глаза на секунду... И больше нельзя было, и оторвались, чтобы неотошло назад, оторвались, так и не видевши друг друга.
На пороге стояла Тая с лампой.
- Не надо, не неси, Бог с ней... глаза режет, - сказала старуха. Слабомахнула рукой и устало бросила ее поверх одеяла.
Груня хотела подняться.
- Стой! - шепотом сказала старуха. - Стой, стой!.. Возьми руку моюправую... возьми, возьми, я не могу. Сложи пальцы, так. И перекрести себя.И Вите передай. Так и люби, как любишь. Иди... старика приласкай. Бедныйон...
Груня встала. Три раза перекрестилась на образ, вышла и тихонькозаперла двери.
- НУ-С, довольно возиться, - сказал басок.
И перед Башкиным резкими зелеными углами стал стол. Жандарм тряхнулего за плечо.
- Довольно-с истерик! - назидательно, хмуро сказал полковник. -Говорите дело. Ну-с! - уже крикнул полковник. Кивнул жандармам.
Они, звеня шпорами, вышли вон.
- Эс и эс? Ну? Нечего бабу разыгрывать! - полковник поднялся. -Встать! - крикнул он Башкину в лицо.
И Башкин не знал, какая сила подняла его, и он встал.
- Довольно дурака валять! - крикнул полковник. Офицер тоже стоял, онзлыми, обиженными глазами глядел на Башкина.
- Вам сейчас, как честному человеку, предлагают помогать работегосударства. Понял? - И полковник вонзил глаза в Башкина, в самые зрачки,вонзил и пригвоздил на миг. - А то, знаешь?
И метнулась искра, и замутилось холодом внутри у Башкина. Острымхолодом взвилось под темя. И прошла, продышала секунда.
- Так вот, - тише сказал полковник, - готовы вы содействоватьобщественному порядку или противодействовать?
- Да... - едва скользнул голосом Башкин.
- Что - да? - и полковник уперся в глаза. - Содействовать?
- Да, - мотнул головой Башкин.
Полковник сел. Офицер тоже сел и что-то мазнул карандашом на бумаге.
- Если да, - продолжал полковник (он все еще держал глазами Башкина),- если да, так содействовать надо не как-нибудь, как вам там вздумается, атак, чтобы это было в соответствии... с видами и действиями... Невыдумывать мне дурацких дел! - вдруг снова встал и заорал полковник. -Шерлоков мне не разыгрывать, чтобы десятки вытравливать! А дело... Дело!Понятно? Садитесь. Башкин стоял.
- Зря денег я кидать не стану! - жиганул глазом полковник. - А теперьмарш в камеру! Завтра ротмистр все объяснит. В его распоряжение.
Полковник встал из-за стола и простукал каблуками в боковую дверь.
Офицер встал.
- Отправляйтесь! - сказал он строгим голосом. - И пожалуйста мне безфокусов... - он постучал перстнем по столу, - без этих сеансов!
Офицер больше не взглянул на Башкина. Он свернул бумаги трубкой ивышел в коридор.
- В камеру! - крикнул жандарм с порога.
Башкин встрепенулся: "К себе, скорее к себе. Туда, в камеру, в камеркумою, скорей!" И он чуть не бежал по коридору впереди служителя.
- В камерку, в камерку, в мою камерку... приду, вот сейчас приду, -шептал Башкин, и ноги дергались в коленях и судорожными толчками кидалиБашкина по коридору. Он не мог дождаться, пока отворили. В камере стоялакойка. Новая солома зашуршала, запружинила. Башкин с любовью похлопалматрац и прижался лицом к подушке. Он стал смотреть в грязную стену. Ивдруг - не мысль, а кровь вся сразу изнутри нажала в голову.
- Что же, что же, что же это? - сказал Башкин громко, вслух, и самиспугался своего голоса. Он прижал со всей силы рукой щеку, как будто зубыболели, хотел вскочить, дернулся и снова упал на подушку, - голодная,лохматая голова пошла кругом.
Башкин спал в полуобмороке. А за плечо его шатал, шатал кто-то. Открылглаза - служитель.