Виктор Вавич - Страница 79

"Боже мой! Хорошо, что не при Грунечке", - шептал Виктор. Он шелтеперь во всю мочь, чтоб скорей, скорей на вокзал, чтоб ближе, ближе иверней.

На фронтоне вокзала заиндевевший циферблат смотрел пустым кругом. Ниодного извозчика не стояло у подъезда.

Виктор боком, с опаской, скосил глаза на саженного городового, -наверно, не глянет даже, не то чтобы козырнуть. Но городовой расправился иприложил к фуражке руку. Виктор наскоро отмахнул рукой и побежал каменнымиступеньками. Гулко хлопнула за Виктором дверь в пустом каменном зале. Серыйсвет спал в углах. Мутно лоснился чистый плиточный пол. Массивные стрелкипод потолком куда-то вверх для себя показывали четверть восьмого. Виктор,легко шагая, прошел в зал "первого и второго класса". Из огромных окон шелматовый зимний свет, пустые скамейки отдыхали по стенам. Виктор осторожноогляделся на крашеных стариков, что подпирали карнизы. По желтому, едкомупаркету пошел в дальний угол. Сел, вобрал голову в плечи и полузакрылглаза.

"Так и буду сидеть, как каменный, как деревянный - до Грунечки, а неприедет... тогда... все равно, никуда, никуда не пойду, - и Виктор сильнейвдавился в спинку дивана. - Все, все Грушеньке скажу, как увижу, так иначну", - и Виктор зажимал веки, чтоб увидеть, как идет Груня.

Тяжело простукали где-то по плиткам каблуки с гвоздями, и вдругмелодичный звон, стеклянный милый домашний звон ласково закапал тихооткуда-то. Виктор открыл глаза, прислушался. Конечно: бросают ложки встаканы. И непременно женская рука бросает эти ложки. Виктор встал и,тихонько шагая, пошел через зал. Вот дверь, и за ней сверкнул посудой,белыми скатертями буфет. И за стойкой, у большого, как машина, самовара,барышня - белокурая барышня - бросала ложки в стаканы. Седым паромприветливо клубил самовар. Лакей бойко брякал судочки по столикам. Викторраспахнул стеклянную дверь и улыбнулся барышне. Она, подняв брови, гляделана квартального - где его видела?

- Мадмазель, могу просить об одолжении? - говорил Виктор. Он преданнои с мольбой глядел на барышню. - Вы меня очень обяжете! Могу просить -стаканчик чаю? Можно? Вы меня простите, может быть, я не вовремя?

Барышня на секунду замешкалась. Виктор улыбался влажными глазами.

- Присядьте, подадут.

- Ничего, я сам, сам. Не беспокойтесь.

Виктор со стаканом в руке уселся за самый близкий столик. Он неспускал глаз и жадно глядел на спокойные руки, как они привычным движениемраскладывали сахар на маленькие блюдца. За окном пропыхтел паровоз иругательным свистком загукал, зазудели стекла.

Двери буфета хлопали, входили железнодорожники, косились наквартального, наспех жглись горячим чаем. Виктор поминутно дергал часы изкармана. Уж чаще хлопали двери, и врывался гул и топот. Виктор решил встатьза десять минут до срока. Теперь часы совершенно не двигались, и Виктор сиспугом глянул на секундную стрелку, - а вдруг часы стали, опоздал,пропустил?

Виктор расплачивался за четыре стакана чая и в голове точно знал, гдесейчас стрелка часов, - секунды медленно сеялись через сознание. И, уж невзглянув на часы, Виктор за десять минут до срока встал и едва не побежал кдвери. Тот самый перрон, куда высадился Виктор полтора месяца назад, совсемдругим глазом взглянул на Виктора - свой перрон, и Виктор наспех огляделвсе: понравится ли Грунюшке? Люди подняли воротники, зябко вздрагивализатылками и топтались, чтоб согреться. Виктор часто дышал и не мог унятьщеки, чтоб не горели. Виктор ходил по перрону и считал шаги, чтобы забытьпро время, но все равно знал без ошибки, сколько осталось, и кровь безспроса колотила и колыхала грудь. И вдруг все двинулись к краю и уставилисьвдаль.

Виктор увидал вдали высокий черный паровоз, - везет, везет Груню, - ипаровоз прятал за спиной вагоны, чтоб никто не видел, что везет. Он рос,рос, не замедляя хода, загрохотал мимо навеса, и замелькали окна передВиктором, и Виктор быстро, ударом, бросался взглядом в каждое окно, едвапереводя дух. И оттуда чужие, ищущие глаза мелькали мимо, мимо. Груни небыло. Поезд мягко осадил и стал.

Толпа облепила вагоны - прильнула, носильщики бросились в двери.Виктор за спинами людей прошел вдоль состава. Чужое, как черная каша,вываливалось из вагонов.

Виктор бросился назад. Густая толпа, чемоданы, узлы затерли, потопили.И вдруг что-то родное мотнулось среди голов - Виктор не знал: затылок ли,шляпа или раскачка походки, - скорей угадал, чем узнал, и рванулся,разгребая толпу. Все испуганно оглянулись, искали глазами, кого ловитквартальный, - и вот испуганные глаза Груни. Виктор сбил коленом чей-тоузел, визгнула собачонка под ногами, и вот! - вот Грунина теплая, мягкаящека. Виктор не видел, как смеялась публика, благодушно, радостно, послетревоги, - Виктору слезы застлали глаза. Он ничего не говорил, а держал совсех сил Груню. Толпа обтекала их. Носильщик прислонился чемоданом к стене,ждал.

- Пойдем, пойдем, - волок Груню Вавич. И публика, смеясь, уступаладорогу.

Вавич тянул Груню в буфет, на то место у стойки, у самовара. Онблестел глазами на барышню, он огородился Грунечкиными корзинками.

- Теперь кофею, хорошего кофею, хорошего-хорошего, - говорил Викторбарышне и тер руки так, что пальцы трещали. Барышня улыбалась.

- Не надо пирожков, Витя, у меня ватрушки тут, - на весь зал мягко игромко пропела Груня и весело закивала барышне, как своей.

Напротив у столика закутанные ребята во все глаза пялились на Виктора,оборачивались и о чем-то спрашивали мать.