Виктор Вавич - Страница 94

устало перевел дух. - Дай папироску, черт с тобой, дай, - протянул рукупомощнику.

Виктор мигом завернул рукой в карман и без слов протянул открытыйпортсигар приставу.

- Дрянь у тебя, должно быть, - страдальчески сморщился пристав иостановил пальцы над папиросами.

- Пожалуйте-с, "Молочные", - помощник щелкнул крышкой массивногосеребряного портсигара. Портсигар - как ларец, и синим шелковым хвостомопускался фитиль с узлом и кистью.

Пристав взял у помощника. Виктор потянул свой назад.

- Дай, я и твоих возьму, Бог с тобой, - и пристав толстыми пальцамискреб в Викторовом портсигаре: то захватывал десяток, то оставлял в пальцахпару.

Телефон позвонил, и помощник уж слушал. А пристав еще рылся вмаленьком портсигаре Вавича: набирал и пускал.

- Началось! - бросил помощник от телефона. Пристав, схватив десятокпапирос, замер, подняв тяжелую грудь. У Виктора дрогнул портсигар в руке.

- Все во дворе... - говорил полушепотом помощник, - агитаторовслушают... похоже - выйдут... Меры приняты! - крикнул в трубку, какдеревянным молотком стукнул, помощник.

- Голубчик, туда! - со стоном крикнул пристав.

- Вплоть до применения? - спросил помощник и твердо упер черныебольшие глаза в пристава.

- Где же эта сволочь? - кинулся к окну пристав.

- Если казаков не будет, - сказал помощник,- то применять?

- Что хотите, - крикнул пристав, - но чтоб хождений и флагов этихни-ни!

- Слушаю, - сказал помощник.

- Этого тоже возьмите. В засаду, что ли, возьмите. Он хорош, ей-богу,хорош, - и пристав толкал Вавича в лопатку, толкал дружески, бережно: -Возьмите!

Вавич побежал по лестнице вслед за помощником пристава, а сам старик слестницы кричал вслед:

- Мои санки берите! Пролетку! То бишь санки! Да, да! - санки.

Когда свернули за угол, - с раскатом, с лётом, - помощник сказалВавичу в ухо, деревянно, как в телефон:

- У Суматохиной во дворе двадцать из резерва, в засаде. Кто бежит сплощади - врываться в цепь и гнать к Суматохиной во двор. Потом в часть.Карасей отсеем, осетров на стол.

- Слушаю, - сказал Вавич, нахмурился для серьезу и вдруг оглянулся.Оглянулся на шум. Шум частых, острых ног, легких и звонких. Серымтабунчиком шла в улице полусотня казаков. Легонькие лошадки семенилиножками. Над ними из-под синих фуражек, из-под красных околышей торчалилихие чубы русым загибом. Казаки шли рысью. У ворот стояли бабы, глядели наказаков, выпучив испуганные глаза. Некоторые крестились.

Какой-то мальчишка завыл и бросился бегом вдоль по улице. Хлопаликалитки, и в окнах мутно белели бледные лица.

Помощник дернул за пояс кучера. Санки стали. Впереди казаков офицерподнялся на стременах и винтом вывернулся назад, поднял вверх руку снагайкой. Казаки остановились. Бойкой рысью хорунжий подъехал к санкам,нагнулся. Помощник встал.

- Направо в переулке станьте. Я пошлю,и тогда уж действие ваше.

Санки тронули.

Налету помощник обернулся назад и махнул рукой в переулок.

Уже видна стала огромная площадь перед заводом, белая, снежная, изаводская труба на сером небе, без дыма, и, казалось, криво неслась в небена хмурых облаках. За два дома до площади помощник кивнул на ворота исказал:

- Здесь, и не зевать!

Виктор выскочил. Сердце билось. Он стукнул в калитку. Оторваласьщелка, в ней, прищурясь, стоял городовой, - увидал и распахнул.

И опять на Виктора глянули из окон бледные лица, испуг бродил по ним:полуоткрытые рты и зыбкие брови высоко на белом лбу.

Виктор огляделся. Двор был пуст, и только в дверях дальнего флигеляВиктор заметил черную шинель.

- Двадцать вас? - спросил Виктор городового. - Старшего ко мне!

И грудь высоко задышала.

В заводском дворе все еще возились около ворот. Толпа напирала.

- Зубило, давай зубило! Кувалдой бей!

И действительно, через минуту сквозь гул толпы звезданула кувалда, икрикнуло, заохало железо. Над головами торчал толстый, как бревно, рукавтулупа, - сторож поднял ключ и пробивался. Его оттерли, и он болтал ввоздухе ключом. Вся толпа примолкла, все сжали зубы и слушали, как злосадила кувалда. И вдруг зазвенело, покатилось и взорвало голоса. Воротараскатились в стороны, и с гулом повалила густая толпа. Мальчишки выбежаливперед, и следом выкатилась тачка. Люди держались рукой за борта и нечувствовали усилия, - казалось, тачка ехала сама, сама их вела вперед,мягко подскакивала по снежным кочкам.

Марш, марш вперед,

Рабочий народ... -

едва слышен был шум песни за гомоном голов. И вдруг из переулка, с тойстороны площади: рысак и легкие санки бойко, размашисто катили прямо ктолпе. Полицейский с черными твердыми усами подкатил, завернул и сталпоперек хода толпы в десяти саженях.

Шум замирал, пока он ехал, и на мгновение замер, когда стала лошадь,только песня стала слышней.

Полицейский встал в санях. Нахмурил черные, как накрашенные, брови. Онподнял руку и крикнул раздельно, как команду:

- Ребята! ррразззайдись мирно по домам. Зачем безззобразие!

И тут свист неистовый дунул, как с земли поднялся, и закружилсявихрем. И, будто поднятый свистом, полетел из толпы снежный ком и ударил влошадь, рассыпался. Другой, и вдруг замелькали в воздухе белые комья.Полицейский закрылся локтем, санки дернулись, круто завернули и помчалипрочь под свист и гогот.

А песня пошла бойчей, чаще и дальше, дальше двинулся народ. Пели все,и вдруг все оглянулись: среди толпы, над голосами, ярко вспыхнул красныйфлаг и заполоскал огненным языком на морозном ветру.