Виктор Вавич - Страница 98

легких. Так ведь?

Башкин, пригнувшись к коленям, глядел в пол, молчал. Он чувствовал,как сверху глядит ему в темя ротмистр, даже чувствовал место, куда нажалиметаллические глаза - белые, блестящие, как серебряные пуговки

- Так слушайте, нам ведь многое уже известно. Ведь вы же понимаете,что такой дом мы не можем оставить без наблюдения И вот теперь нам надоприступить к действиям. Ну, та же самая проблема, о которой мы тогда с вамибеседовали. Вспоминаете? Что? Нет? Башкин мотал головой.

- Ведь вам же, надеюсь, дороги эти люди, хотя бы та же АннаГригорьевна, скажем, или эта... Надежда... Надежда, кажется? Не ошибаюсь?..Ведь вы должны тут нам дать нити, чтобы не совершилось жестокойнесправедливости. Вот как - надо уж покаяться - произошло с вами.

Башкин поднял глаза. Все еще держа шарф в зубах, он глядел наротмистра во всю ширь, во весь мах взгляда. Ротмистр замолк. Слышно было,как шумно дышал через нос Башкин. Ротмистр нахмурился. Губы искривилисьгадливо, и слышным шепотом ротмистр произнес: "Болван!"

- Видите, - начал ротмистр глухим голосом. Он, прищурясь, глядел встену над Башкиным. - Видите, сейчас объявлена война. Так что нам не! до!шу-ток! и миндальничать нам преступ-но. О вас будет разговор другой, у насесть ваша подписка, господин Эсесов! А тут, с ними, - он вдруг ударилвзглядом в глаза Башкину и круто завернул слова, - отррубим без рразборра!

Башкин откинулся на спинку кресла, опустил голову, глядел в пол ижевал шарфик.

- Так вот, пожалуйста: нам надо бить в корень. Можете мне поверить,что мы не станем бить стекла, если можем войти в дверь. Вот эту дверь вынам и помогите найти. Ну-с?

КНИГА ВТОРАЯ

Themistocles

""THEMISTOCLES Neoch films Atheruensis" - замечательно, как понятно!"- думал Коля под одеялом и - простыня чистая, скользкая - поерзал ногами

"Themistocles - Фемистокл, Neoch - Неокла, films - сын, Athemensis -значит афинянин Завтра вызовут, и аккуратным голосом начну ThemistoclesNeoch films - прямо как по-русски Ужасно хороший язык!"

Коля перекрестился под простыней, с радостью, с уютом, как в домикеПоглядел на образ, завернул назад голову Высоко в углу еще поблескивало изполутьмы золото, и Бог какой милый - и показалось, что дремлет в углу Нет,все равно все видит так, опустил веки и все-таки вниз в щелку все видит Изнает, что Коля писал в углу на стенке карандашиком стишки такие глупостныеИ стихи отбились в памяти и застучали в ногу, как солдаты. Раз, и снова иснова

Коля потерся головой о подушку - и вот это слышит, слышит Бог. И загрехи накажет, и нельзя вытряхнуть из головы стихов, это они сами, сами. Авдруг мама умрет. Сейчас вот шуршит новым коленкором, и видно, как мелькаетна светлой щелке от дверей - шьет Живая - шьет. Пока еще живая и вдруг - ивот треплешь за руку "Мама, мамочка, милая, ну, милая, миленькая, родная" -и у Коли навернулись слезы и застыло дыхание в груди. Рвать, рвать за руку,и она молчит, как ни зови; плакать, биться в нее головой: "Мулинька, -сказать, - миленькая мулинька!"

- Мулинька! - задел вдруг голосом Коля. Стул двинула и с белымколенкором вбежала и распахнула за собой свет из столовой:

- Что ты, что ты? - и наклонилась.

Коля жал к себе голову, мамины волосы, судорогой, со всей силы, а мамадержала неловко, на отлете руку.

- Не уколись!

А Коля давил губами мамино ухо и шептал:

- Мамочка, милая, не умирай, ни за что, никогда! Я не знаю, чтосделаю, не умирай только, мамочка! Пожалуйста! - Коля прижал мокрое лицо изамер. Шептал неслышно: - Не смей! Не смей! Не смей!

Заклинал.

- Больно, задушишь! Не сходи с ума, - высвободила голову, - не умру.Хочешь, чтоб не умерла, - ложись и спи, - и целовала в мокрые глаза.

А когда снова села на стул под лампу, ворохом нескладным встали мыслинад головой и два раза наколола палец.

А Коля в темноте сжал, как от боли, зубы и шептал с мольбой иугрозой:

- Дай, дай же, чтоб не умирала... никогда! Дай, Господи, говорю, чтобникогда, никогда.

Сжал крепко веки, чтобы придавить, прищемить свое заклятье, итемно-синие пятна заплавали в глазах.

И вдруг проснулся: там за дверью отец говорил сдавленным голосом,хриплым шепотом:

- Я ж тебе говорю, говорю, говорю: невозможно! Как же, к черту, я непередам? Ведь говорю же тебе: свои, свои, наши, телеграфные. Питер мнестукает, я же на слух принимаю.

Мать зашептала, не разобрать.

Коля весь вытянулся, сердце сразу заколотилось, умерли ноги, а шеянатянулась, вся туда к двери.

Мама шепчет, шепчет, скоро, торопливо. Вдруг отец по столу - охнулапосуда - Коля не дышал.

- У других не один, а пятеро ребят. Невозможно! Понимаешь! Сказано: непередавать, кроме своих! Да, да, и буду!.. А будет, будет, что всем, то имне будет. Сегодня было В. П. Да, да, мне вот, сейчас ночью. Знаешь В. П.?Давай, значит, прямой провод - высочайший приказ. В. П. давай Тифлис...Чего тише? Все равно. Да, да, и шиш, шиш дал. Ну, вот, реви, пожалуйста.Реви, реви!

Мама всхлипывала, папа мешал в стакане. Все мешал скорей и скорей.Вдруг двинул стулом, шагнул, распахнул двери, вошел и волок ногой маминошитье белое, стал шарить на столе.

- Расстреляют! - всхлипнула мама. Коля дернулся, затряслась губа изаикнулся, весь толкнулся от этого слова, от маминого голоса.

- И к черту! - крикнул папа во весь голос в двери. Стал закрыватьдвери и швырнул ногой в столовую белое шитье. Лег, заскрипел кроватью, злозаскрипел, показалось Коле. Еще поворочался. Чиркал, чиркал спички, ломал.Закурил. И при спичке Коля увидел лицо отца, как из тяжелого камня, и пегаяотцовская борода будто еще жестче - из железной проволоки. Стало тихо, и